Костюшко достал из кошелька несколько серебряных экю и положил на стойку перед хозяином.
— Мне нужна комната на втором этаже. Только на завтра.
Жан посчитал монеты, попробовал одну из них на зуб и вернул их обратно Тадеушу.
— К сожалению, не получится. На завтра все комнаты заняты.
Костюшко не взял назад деньги, а положил перед Жаном ещё два экю.
— А может, что-нибудь всё-таки найдём? — спросил он и внимательно посмотрел на Жана.
Хозяин кофейни с тоской посмотрел на серебряные монеты. Жаль было лишаться дополнительного дохода. Всё-таки это были настоящие деньги, а не эти бумажные ассигнаты, которые недавно появились во Франции и не вызывали доверия у населения[36].
— Если только вы согласитесь побыть в комнате ещё с одним достойным господином, то я постараюсь всё уладить, — предложил Жан и вопросительно уставился на Костюшко. Жан прекрасно понимал, для чего этому месье на завтра понадобилась комната, окна которой выходят на улицу. Ведь завтра по ней провезут в последний путь гражданина Людовика Бурбона, которого ещё недавно во Франции с уважением называли «сир».
— Согласен! — кивнул Костюшко, и хозяин кофейни быстро убрал деньги со стойки в свой кошелёк.
На следующий день ранним утром, когда улицы Парижа ещё не осветило холодное зимнее солнце, Жан любезно проводил Костюшко в свой дом и выделил ему для обозрения улицы комнату на втором этаже. Это было наиболее удобное место, так как высота второго этажа позволяла смотреть поверх голов людей, стоящих на улице под окном. Жан Морель был пронырливый малый и продал заветное место у соседнего окна ещё одному «любителю» таких зрелищ. Хотя подобное соседство было неприятно Тадеушу, но иного варианта у него не было. Он просто терпеливо ожидал момента, чтобы стать свидетелем такого исторического события, как проезд кареты с Людовиком XVI к месту казни.
Медленно текло время ожидания. Костюшко уже второй час сидел у закрытого окна, наблюдая за волнующейся толпой горожан. Ни он, ни второй зритель, мужчина лет 45, одетый в скромный камзол, не пытались завести разговор друг с другом. На первый взгляд, соседа Тадеуша можно было принять за простого буржуа, но шпага с богатой рукоятью, висевшая на боку этого человека, свидетельствовала, что он ранее носил совсем другие одежды, которые шились у отличных и дорогих портных.
Наконец сосед не выдержал и со слегка заметным волнением и сарказмом спросил Костюшко:
— А если «тирана» повезут на казнь другим путём?
— Тогда мы просто посидим с вами и проболтаем наши деньги, — ответил ему Костюшко.
Незнакомец замолчал, но это молчание длилось недолго.
— А я смотрю, вы тоже из неразговорчивых, добавил сосед, теперь уже явно всем видом показывая, что не возражает поговорить.
— Какие тут могут быть разговоры в этот день. Или вы ожидаете от меня каких-то расспросов по вашей персоне? Так вы меня не интересуете, так же, как и я вас, — успокоил Костюшко незнакомца. — Спектакль закончится, мы с вами навсегда расстанемся, и я думаю, что больше никогда не встретимся в этом мире.
— Так вы считаете это спектаклем? — сосед возмущённо выразил недовольство последними словами Тадеуша. — Человека, представителя династии монархов Франции, везут на казнь, как Христа. Вы со своей революцией, которая провозглашает свободу, равенство и братство, считаете это справедливым?
Костюшко промолчал на такое замечание, но задумался над тем, что только что услышал. Он вспомнил о штурме дворца в Тюильри, когда 20 000 повстанцев пытались овладеть последним убежищем короля Франции. Сражение было кровопролитным, а результат плачевным для Людовика XVI: он отрёкся от власти, а сегодня его собираются казнить.
Вспомнил Костюшко и о своём бывшем командире маркизе Лафайете, который с января 1778 года по решению Конгресса Соединённых Штатов возглавил Северную армию, сосредоточенную в районе Олбани, в которой воевал Костюшко в звании полковника инженерной службы. После возвращения Лафайета во Францию в январе 1781 года молодой герой стал самым популярным человеком во Франции и получил от короля чин полевого маршала. Однако с началом революционных действий на родине он стал в оппозицию к королевской семье.
После взятия Бастилии Лафайет был назначен начальником Национальной гвардии и в этой должности стал одним из самых влиятельных людей в государстве. Будучи либералом, мечтающим о совмещении монархии со свободой демократических реформ, он вызвал в отношении себя неприязнь королевской семьи и крайних партий одновременно. И только огромная популярность Лафайета, его республиканские взгляды и прежние заслуги некоторое время не позволяли крайним партиям, возглавляемым такими лидерами, как Марат, выдвигать требование перед Конвентом о его аресте.
После упразднения должности главнокомандующего Национальной гвардией Лафайет ещё находился во Франции и нёс службу в качестве начальника одного из трёх приграничных отрядов Северной армии. Но вскоре после отречения короля Людовика XVI от власти в лагерь к Лафайету прибыли комиссары Законодательного собрания для приведения солдат к присяге на верность недавно провозглашённой Республике. Лафайет не только категорически отказался выполнять их указание, но и приказал своим солдатам арестовать комиссаров. Когда же сведения о самоуправстве маркиза дошли до Парижа, то Законодательное собрание объявило его изменником и потребовало привлечь к ответственности.
— Видите, — кричал Робеспьер, — я был прав, когда требовал расследования по вопросу участия Лафайета в организации побега Людовика Бурбона из Франции. А вы меня тогда не послушали, — неистовствовал он перед депутатами.
Чтобы не попасть под нож гильотины, Лафайет бежал из Франции к австрийцам, где его заподозрили в двуличности. В результате всех событий герой Войны за независимость Соединённых Штатов, генерал американской армии, бывший маршал Франции и бывший начальник Национальной гвардии Франции оказался за решёткой в Ольмюцской крепости.
Про все эти события Костюшко стало известно от друзей, с которыми он общался в Париже после отставки и приезда во Францию. Но о многих подробностях последних дней жизни французского короля Людовика XVI Костюшко, как и многим простым смертным, не было известно.
Только одним отречением короля от власти «представители народа» Франции уже не могли удовлетвориться. В сентябре 1792 года по решению Конвента были казнены около 5000 аристократов, а заодно и личная охрана короля, состоящая из солдат швейцарской гвардии, выполнивших с честью свой последний долг. Нож гильотины совершал свою кровавую работу без остановки и усталости. Только палачи,
