Как Шеттингоф, так и Головлёв понимали, что война с Баторием будет трудной длительной кампанией, на взаимное истощение противников. Головлёв знал из рассказов Павла Аркадьевича, что через три-четыре года Баторий нанесёт ряд серьёзных поражений русской армии в Ливонской войне. Он вернёт Речи Посполитой все захваченные земли, и только стойкая оборона русскими войсками Пскова, в осаде которого поляки понесут серьёзные потери, склонит Батория к заключению мира с Русью. Именно с осады Пскова, кстати, в русских хрониках появится имя Ермака, будущего покорителя Сибири. В прошлой истории поляки и русские воевали между собой на истощение более пяти лет. Сейчас весь план по высадке шведского корпуса в Речи Посполитой и его вооружению магаданцы строили на взаимном истреблении друг друга шведами и поляками, злейшими врагами Руси в ближайшие двести лет.
Потому известия о спасении Батория в варшавской битве, его отступлении в Гродно, который он сделал своей столицей, магаданцы перенесли стоически. Не стоило ждать от жизни подарков, пусть Баторий объединяет поляков и литвинов, пусть воюет со шведами. К этому и готовились магаданцы, когда просчитывали возможные варианты своего союза со шведами. Да, придётся больше продать оружия шведам, так ведь продать, а не подарить. После ограбления Варшавы, Кракова, Львова, богатейших польских городов, шведы полностью восстановили конфискованную магаданцами королевскую казну. Более того, король Юхан в состоянии платить польскими деньгами за магаданское оружие. Так пусть шведы на польские деньги воюют против поляков – чем не европейские методы ведения войн? Подумав о сложившейся ситуации, Петро удивился, насколько английской оказалась выстроенная магаданцами ситуация.
Глава 13
Грудь горела, охваченная тисками боли, содранная и обожженная кожа жгла всё тело выше пояса. Влад пошевелился, тут же охнув от боли в вывихнутых плечевых суставах. Хотя палач и вправил плечи, когда снимал с дыбы, но боль лишала руки всякой силы. Быстров поёрзал на куче прогнившей соломы, устраиваясь удобнее. Глаза бесполезно пытались что-либо рассмотреть в кромешной мгле одиночной камеры в пыточных подвалах Кремля.
«Дёрнул меня чёрт связаться с этими Романовыми, – очередной раз всплыла мысль в голове ветеринара. – Четыре года шаг за шагом, аккуратно выстраивал практику в Москве. Создал себе имя, клиентуру, заработал неплохие деньги, выстроил дом неподалёку от Кремля, уговорил Жанну венчаться; живи, не хочу! Нет, жадность обуяла дурака, связался с романовской сукой, чувствовал, что там не всё правильно. Анамнез подозрительный, Романовы глаза отводят, о цене за лечение не торгуются. Это Романовы не торгуются?! Да вся Москва знает, что Романовы за полушку удавят любого, а за рубль сами удавятся».
Ветеринар застонал, случайно повернув руку, затем постарался успокоиться, занявшись самовнушением. Иного лекарства в его положении не найти, а обожженная палачом грудь требовала лечения, хотя бы такого. Иначе быстрое воспаление, неминуемый сепсис и отсутствие шансов на выживание. Выжить Владу Быстрову хотелось как никогда раньше. Хотя бы для того, чтобы поквитаться с провокаторами Романовыми и теми, кто их подкупил на провокацию. В том, что заказчиками его ареста были англичане, Влад не сомневался. О частых посещениях англичанами романовского подворья знали многие москвичи, эта боярская семья единственная водила дружбу с английскими немцами. В силу своей жадности Романовы искали прибыль везде: в торговле, политике, царских милостях.
Теперь, в темноте подвала, Быстров удивительно ясно вспомнил невольные оговорки англичан при встречах, они не знали, что магаданец владеет английским языком. Потому позволяли при варваре выражать своё мнение без боязни. Вспомнились странные люди на романовском подворье, помогавшие в лечении борзой суки, с абсолютно безразличным взглядом, так не похожим на лица настоящих псарей. Труп умершей собаки встал перед глазами, как на страницах учебника, с классическими признаками отравления.
– Дурак я, дурак! – вырвался шёпот из уст магаданского ветеринара, брошенного в поруб по обвинению в колдовстве. Боярин Никита Романов попросил защиты у самого царя Иоанна против немца-колдуна, отравившего его любимую борзую суку. Что может быть хуже на Руси, особенно для иностранца, арестованного по царскому приказу?
Валентин с удовольствием прошёлся по выстроенной фактории, напоминавшей москвичам своими размерами и высокими стенами скорее острог, нежели торговое представительство. За три месяца при хорошей оплате две бригады плотников создали настоящий шедевр деревянного зодчества, хоть в Кижи увози сразу. Двор был заключён в строгую прямоугольную коробку стен, с выступавшими по всем правилам артиллерийского искусства угловыми башнями. Туда уже устанавливали пушки, по четыре в каждую башню. С такой защитой можно выдержать штурм всего московского гарнизона, нечаянно пришла глупая мысль в голову.
Внутри острога, кроме нескольких складов, конюшни, казармы на сотню стражников, поместился красивейший терем, в три этажа. Как в сказке, с переходами и разновеликими башенками, с окнами на все стороны света, из которых Москва видна как на ладони, особенно Замоскворечье. Крыши хозяйственных строений и самого терема, как и навесы над стеной, магаданцы крыли кровельным железом, новинкой для москвичей. Пока железо было серебристо-блестящее, в городе поползли слухи, что немцы магаданские кроют свои дома серебром. Особо глупые тати тут же решили проверить, испортили два листа на стене острога, за что в поруб разбойного приказа и угодили.
Валентин планировал раскрасить терем и его крышу в разные цвета, прикидывая композицию и цветовую гамму. Хотел по привычке обратиться к Жанне как специалисту, но вспомнил их последнюю встречу. Тогда, три месяца назад, он, едва прибыв в Москву, как последний идиот, с мороза, с дороги бросился в гости к Жанне, не сомневаясь, что она ждала его и будет рада снова жить вместе. И получил обухом по лбу, одной фразой:
– Я обвенчалась с Владиславом, мы теперь венчаные муж и жена. С тобой у нас ничего не будет.
Такая встреча вышла у бывших супругов, словно и не было двенадцати лет совместной жизни, выросшего сына. Алексей, ставший царским лекарем, конечно, не изменил своего отношения к бывшему зятю, с радостью принял Валентина. Помогал выбрать место на берегу Москвы-реки, нашёл отличных мастеров для постройки фактории. Да и Наташа, его жена, отнеслась к Седову с участием, с удовольствием слушала рассказы об уральских и европейских подвигах магаданцев. О сложившихся семьях, народившихся детях, выстроенных в Форт-Россе коттеджах, промышленности и растущей торговле, о подробностях захвата Швеции, выстроенном за Полярным кругом Мурманске, обо всём,
