Сергей: Эх, красиво звучат эти слова из нашего романа «Vita Nostra»… Прямо афоризм. Вот только как узнать свое предназначение? Почувствовать? Уловить? Здесь у каждого своя тропа. Расскажу о своей.
Я с детства сочинял истории, писал стихи, потом рассказы, но никому их не показывал, понимая их несовершенство. Робел перед великими. Закончив школу, так и не решился связать свою жизнь с литературой и по семейной традиции поступил в мединститут. Потом увлекся психиатрией, самостоятельно выучил все еще запрещенную в те годы генетику и пошел в аспирантуру в только что открытый Институт молекулярной биологии и генетики Академии наук в Киеве. Было это в 1969 году. Пошел с тем, чтобы, соединив генетику и психиатрию, ни много ни мало решить наконец-то проблему преступности!
Темой моей кандидатской диссертации стало исследование мутагенного действия ДНК. Это была интересная тема, развитие идеи директора института, академика Гершензона. Но эта работа стала для меня каторгой. Вместо общения с живыми людьми – пробирки, центрифуги, микроскоп, мушки-дрозофилы… Душа моя застонала. А тут как раз возникла идея романа, где главный герой – врач-психиатр. Роман, в котором ожили мои впечатления о работе в больнице имени Павлова. Я его назвал «Симфония». Внешне это детектив о расследовании убийства, которое произошло на уединенной даче на берегу моря в Крыму. Здесь собралась компания, здесь же девушка Таня, в которую влюблен мой герой. Его зовут Алексей. Он впервые видит этих людей, знаком был только с Таней. Начинается следствие, причем никто не может покинуть дачу. Молодой следователь вначале подозревает каждого, но потом сталкивается с отсутствием мотивов. Лишь Алексей начинает понимать, что причина происшедшего – в музыке. В Шестой симфонии Чайковского, симфонии о жизни, смерти и Фатуме. Есть такая штука – музыкогенная эпилепсия. Оказывается, у отца Тани была скрытая эпилепсия, и эта симфония вызвала у него приступ сумеречного сознания. Он совершил то, что совершил, и не помнил об этом… Признаки эпилепсии мой герой обнаружил и у Тани. Он может уехать, не открывая тайну, может оставить эту семью и жить нормальной жизнью – никто его ни в чем не упрекнет. Но он остается, как человек и как психиатр… Этот внутренний выбор не менее важен для романа, чем внешнее действие.
Я писал эту историю подпольно, позабыв обо всем на свете. Мой отец Сергей Степанович – профессор-микробиолог – был вне себя от радости, полагая, что сын прекратил нытье, взялся за ум и пишет диссертацию. Никто не знал о романе. Лишь моя мама, Вера Ивановна, была посвящена в преступные замыслы сына, в литературный талант которого верила беззаветно. Финал романа дописывался на нашей даче под Киевом, на берегу Днепра, где мы уединились с мамой. Старенькая хата-мазанка, лето, тишина, буйство зелени… Мама была первым читателем романа и самым благодарным. Плакала над ним. Спасибо ей, моему золотому другу! Дрозофилы подохли без присмотра, меня отчислили из аспирантуры, я же принял решение: все, буду писателем. Но отец оказался на грани инфаркта, сестра уговорила меня покаяться и закончить диссертацию. Так я и сделал. А роман остался неизданным…
Прошли годы, я стал работать в Москве, и темой моей докторской была генетика преступности – я ее «пробил» сквозь все преграды. Я был перспективным молодым ученым, с приличной зарплатой, тема исследований важная… Но я все-таки оставил науку и вступил на зыбкую почву литературы и кино. Это был непростой выбор, многие мосты пришлось сжигать, а отец со мной не разговаривал годы… Он не мог понять мой выбор. Но я помнил, что́ испытал во время работы над «Симфонией»… Потом были мои первые фильмы и книги, отец стал союзником и другом, уважая эти работы. А потом я встретил Маринку… Мои психиатрические навыки и пережитое востребованы были в наших романах, и она заняла для меня место не просто жены, но и моей мамы. А может, и роман «Симфония» реинкарнируется – вот прочтет эти строки мудрый продюсер и скажет: «Это же здорово, давайте экранизируем!»
Марина: Извините в очередной раз за такую степень откровенности. Но что делать – мой муж такой, как есть. Знаете, австрийский сатирик Сафир как-то сказал: «В метрических свидетельствах пишут, где человек родился и когда, и только не пишут, для чего он родился».
Ох как непросто – осознать предназначение. Вот я закончила Театральный институт, актриса театра и кино, но только с Сережей благодаря его поддержке и веры в меня, стала писателем…
4«Бороться с судьбой бессмысленно – нужно вовремя понять, чего хочет судьба, и пособить ей».
Сергей: Нашел вот цитату на сайте «Новые современные афоризмы» – это строки из нашего романа «Преемник». И задумался. А верен ли этот афоризм? В моей жизни я часто поступал наперекор не то что судьбе, но просто, казалось бы, здравому смыслу, за что не раз получал шишки и синяки. Но были и миги счастья.
Одни из самых пронзительных – это поступление во ВГИК, Институт кинематографии, в 1975 году. К тому времени я был заведующим лаборатории в академическом институте в Москве, мои родные и друзья радовались удачно складывающейся карьере. Но любовь к кино и литературе буравили мое сердце. И вот я решился поступить туда, куда нельзя было поступить – конкурс был просто ошеломляющий. Когда получил заветную «корочку» – всю ночь гулял по Москве, танцевал, пел, угощал шампанским прохожих и приставал к девушкам. Не хватало лишь салюта в небесах.
И вот прошло пять лет, и наступило время написания дипломного сценария. Я был необычным студентом, совмещая учебу с научной работой. Уже вышли фильмы по моим сценариям, документальные, один из них, «Генетика и мы», получил Гран-при Всесоюзного кинофестиваля – это такой советский аналог «Оскара» в те времена. Это, наверное, был первый советский фильм о том, что такое медицинская генетика и что она несет людям. Для студента стать таким лауреатом было делом небывалым и престижным. Я мог в качестве диплома представить свои сценарии, по которым уже были сняты фильмы, и получить диплом с отличием автоматически. Но у меня была давняя потребность рассказать о судьбе Николая Вавилова, основателе советской генетики и селекции. Он был великим ученым, путешественником, добрым и мудрым человеком. Когда началась травля генетики, он не сдался. «На костер пойдем, гореть будем, но от своих убеждений не откажемся!» – это его слова. Он был арестован в 1940 году и погиб в тюрьме в 1943-м как враг народа. Были репрессированы выдающиеся ученые, а блестящая советская генетика объявлена «гулящей девкой империализма» и разгромлена почти на два десятилетия. Как это могло произойти?
