А вот Мико, похоже, здорово завелся — я заметил, как он свирепо таращится сквозь маску. Когда в конце у нас был поединок на мечах, он стукнул меня слишком сильно — как всегда, когда заводился, — так саданул по костяшкам, что я вслух сказал «Ой», но публика этого не расслышала. Когда на Мико такое находило, у него волосы чуть ли не дыбом вставали и он становился как бешеный кот — скакал и шипел — и дрался по поводу и без повода. Иногда я потом спрашивал у него, в чем дело. Он только пожимал плечами и извинялся. А один раз и говорит — потому, мол, что жизнь жуть какая скучная штука.
Я все равно спел свою печальную песенку и умер от разбитого сердца — мой комбинезон прошуршал по мостовой «пфуф». Я почувствовал, как Санни подошла и положила мне на грудь розу, и — по гроб не забуду! — какая–то старушка закричала своему старику:
— А теперь девочка дает ему розу!
А старик как заорет:
— Чего?! Какую дозу?!
— Господи, Боб! РОЗУ!
Я как раз изображал мертвеца, но не мог сдержаться и захихикал, Мико и Санни поставили меня на ноги, мы поклонились и убежали. За сценой Мико и Санни тоже стали смеяться. Мы прыгали и смеялись — и здорово мешали дяде Монти, которому нужно было выкатить на сцену всех своих попугаев с насестами.
Когда мы наконец успокоились, Санни спросила:
— А теперь что?
Это был хороший вопрос. Обычно мы давали Представление вечером, поэтому после него расходились по трейлерам, снимали костюмы и наши мамы кормили нас и укладывали спать. Нам еще никогда не приходилось выступать днем, так что мы стояли и глядели друг на друга, пока глаза у Мико не вспыхнули.
— Можем разведать Заброшенный Город в Песках, — проговорил он таким голосом, что сразу показалось, будто круче этого ничего на свете нет.
Мы с Санни сразу тоже захотели разведать Город. Поэтому мы улизнули из–за сцены, пока дядя Монти орал до хрипоты, пытаясь заставить попугаев делать, что он велит, и через минуту уже шагали по бесконечной улице, вдоль которой выстроились домищи великанов.
Вообще–то, они принадлежали вовсе не великанам — огромные буквы высоко на стенах гласили, что это такая или сякая корпорация, организация, биржа или там церковь, но, если бы из–за угла вышел великан и поглядел на нас сверху вниз, мы бы не удивились. Вдоль боковых улиц дул ветер с моря, песок шелестел и стлался перед нами по земле, словно привидение, но, кроме этого, было по–великански тихо. Только наши шажки отдавались в дверных проемах.
Окна по большей части располагались высоко у нас над головой, и смотреть в них было особенно не на что. Мико, который брал меня на плечи и заставлял заглядывать внутрь, все твердил, что надеется увидеть за каким–нибудь письменным столом скелет в наушниках, но ничего такого мы не обнаружили: когда все рухнуло, люди гибли не настолько быстро. Мама говорила, что, заболев, люди запирались дома и ждали, умрут они или нет.
В общем, в конце концов Мико стало скучно и он затеял игру: поднимался на крыльцо каждого встречного дома, стучал в дверь рукоятью меча и кричал: «Народное ополчение! Открывайте или мы войдем сами!» Потом он дергал за ручку так, что дверь тряслась, но все давным–давно было заперто. Иногда двери оказывались такими тяжелыми, что даже не тряслись, а стекла такими толстыми, что их было не разбить.
Квартала через три мы с Санни стали поглядывать друг на друга и поднимать брови: «Ты ему скажешь, что хватит уже играть в эту игру, или мне сказать?» И тут случилась странная штука: одна из дверей медленно открылась внутрь. Мико шагнул в вестибюль, или как оно там называется, и дверь за ним закрылась. Он стоял и глядел на нас сквозь стекло, а мы глядели на него, и я перепугался до смерти, потому что решил, что теперь нам придется бежать обратно и звать дядю Бака и тетю Селену с молотками, чтобы вызволить Мико, и тогда нам крепко попадет.
Но тут Санни взяла и толкнула дверь, и та снова открылась. Санни направилась внутрь, и мне тоже пришлось. Мы стояли втроем и озирались. Там оказался стол, и сухое деревце в кадке, и огромная стеклянная стена с дверью, которая вела дальше вглубь здания. Мико ухмыльнулся.
— Это первая камера в Сокровищнице Заброшенного Города! — завопил он. — Мы только что убили гигантского скорпиона и теперь должны победить армию зомби, чтобы попасть во вторую камеру!
Он вытащил меч и с воплем бросился к внутренней двери, но она тоже открылась — без единого звука, — и мы побежали за ним. Внутри было гораздо темнее, но все равно хватало света, чтобы прочитать таблички.
— Это библиотека, — сказала Санни. — У них тут были книжки.
— Книжки?! — злорадно воскликнул Мико, а у меня сердце так и заколотилось.
Естественно, книжек мы видели много — была, например, одна очень скучная с заклеенной обложкой, по которой тетя Мэгги учила всех читать. У всех наших знакомых взрослых было по одной–две книжки, а то и целый склад, хранившийся в коробках или сундуках под кроватью, их листали при свете лампы и читали вслух, если дети вели себя хорошо.
У тети Неры имелось с десяток книжек, и она часто нам читала. Когда Мико был маленький, то все время плакал, и успокоить его можно было только чтением. Мы знали все о Последнем единороге и о детях, попавших в Нарнию, а ужасно длинную историю про какую–то компанию, которой нужно было бросить кольцо в вулкан, я никогда не мог дослушать до конца. Была еще одна жутко длинная история о чокнутой семейке, которая жила в большом замке, только она состояла из трех книжек, а у тети Неры оказались только первые две. Теперь–то шансов раздобыть третью у нее не было — после того, как все рухнуло. Книжки являлись редкостью и древностью, они требовали бережного обращения, иначе пожелтевшие страницы рвались и крошились.
— Мы обнаружили все
