Приложив руку к сердцу, я низко склонился перед марсианином и объяснил ему, что, несмотря на то, что я не понимаю его языка, поступки его ясно говорят мне о мире и дружбе, которые в настоящий момент очень дороги моему сердцу. Несомненно, я мог бы с равным успехом молоть и совершеннейшую чушь, так как слова мои остались для него непонятными. Он понял лишь поступок, которым я завершил непосредственно свою речь.
Протянув руку, я приблизился к нему, взял браслет с его открытой ладони и надел себе на руку поверх локтя. Затем я улыбнулся ему и принял выжидательную позу. Его огромный рот расплылся в ответной улыбке, он вложил одну из своих промежуточных рук в мою, мы повернулись и зашагали по направлению к его Росинанту. В то же время он сделал знак своим подчинённым. Они помчались к нам, но были остановлены его сигналом. По-видимому, он испугался, что я могу опять сделать прыжок, который окончательно унесёт меня из поля его зрения.
Он обменялся несколькими словами со своими людьми, знаками попросил меня ехать позади одного из них и затем сел на своего коня. Указанный воин протянул две или три руки, поднял меня с земли и усадил позади себя на лоснящийся круп своего коня, где я кое-как пристроился, держась за ремни и перевязи оружия марсианина.
Затем вся кавалькада повернула и понеслась галопом по направлению к горной цепи, видневшейся вдали.
* * *Гордон не смог скрыть разочарования.
– Я надеялся, мир грядущего будет демократическим, а войны исчезнут.
– Звёздные королевства, по сути, демократии, в них правит народ, – объяснил Вель Квен. – Мы просто даём звучные титулы своим руководителям.
– Понимаю, – сказал Гордон. – Вроде нашей Англии, там тоже есть королева.
– Что касается войн, – продолжал Вель Квен, – то с ними на Земле было покончено. Мы знаем это из истории. Мир и процветание позволили осуществить первые межзвёздные перелёты. Но нынешние звёздные королевства разобщены, как некогда земные народы. Мы пытаемся их объединить…
Вель Квен подошёл к стене, тронул выключатель. В воздухе возникла объёмная карта Галактики – дискообразный рой сверкающих искр. Каждая была звездой, их количество потрясало. Изображение состояло из многих частей, выделенных цветом.
– Цветные области – это звёздные королевства, – пояснил Вель Квен. – Как видите, зелёная зона Средне-Галактической империи включает север и центр Галактики. Солнце и Земля находятся на крайнем севере, неподалёку от пограничных систем Маркизатов Внешнего Космоса. Пурпурный пояс к югу от Империи – это Баронства Геркулеса, великие бароны которых правят независимыми мирами Скопления Геркулеса. Северо-западнее лежит королевство Фомальгаут, южнее – королевства Лиры, Лебедя, Полярной и других созвездий и звёзд, большей частью союзных Империи. А звёзды и планеты, погружённые во мрак чёрного облака на юго-востоке, образуют Лигу Тёмных Миров. Это самый сильный и завистливый враг Империи.
Бессонная ночь
Всё было готово к отлёту с Земли. Но два последующих дня пришлось, почти без сна, провозиться над укладкой внутри аппарата, в полых подушках, множества мелочей. Проверяли приборы и инструменты. Сняли леса, окружавшие аппарат, разобрали часть крыши. Лось показал Гусеву механизм движения и важнейшие приборы, – Гусев оказался ловким и сметливым человеком. На завтра, в шесть вечера, назначили отлёт.
Поздно вечером Лось отпустил рабочих и Гусева, погасил электричество, кроме лампочки над столом, и прилёг, не раздеваясь, на железную койку в углу сарая, за треногой телескопа.
Ночь была тихая и звёздная. Лось не спал. Закинув за голову руки, глядел на сумрак – под затянутой паутиной крышей, и то, от чего он назавтра бежал с Земли, – снова, как никогда ещё, мучило его. Много дней он не давал себе воли. Сейчас, в последнюю ночь на Земле, – он отпустил сердце: мучайся, плачь.
Память разбудила недавнее прошлое… на стене, на обоях – тени от предметов…
Над Чёрным морем, над белым Крымом…
…Горя хрустальными глазами, метеорами мчались машины – через гирлянды пылающих перспектив – во влажные ветры полуостровов, – с повторенными в море огнями ресторанов (там скрипка звенит откликом цыганского разгула…), в свистящий плеск ветвей и парков. Сходили в муть, в обрывы, там металось довременное мраком, нося отражённые звёзды, шуршали колеблемые над ветром покрывала. Прижимались друг к другу холодноватыми от ветра губами, полными улыбок и тоски, и волны были сокровенны и глухи, волны бросали порывом это хрупкое, драгоценное в мехах к нему, уходящему, и девушка, приникая, шептала:
– Мне сегодня страшно моря… Я вижу глубину, она скользкая и холодная.
И он, может быть, этот, ушедший с любимой к морю, может быть, другой – там, в городе, у сумеречного памятника, может быть, ещё третий и сотый – в ослепительных зеркалах ресторанов – повторял, торопясь и задыхаясь:
– Любимая моя, эта ночь – навсегда. В эту ночь – жить. Мы выпьем жизнь ярко! Ведь любить – это красиво гореть, забыть всё…
…Свеча заставлена книгой. Запах лекарств, душно. На полу, на ковре – таз. Когда встаёшь и проходишь мимо таза – по стене, по тоскливым, сумасшедшим цветочкам – бегут, колышатся тени предметов. Как томительно! В постели то, что дороже света, – Катя, жена, – часто, часто, тихо дышит. На подушке – тёмные, спутанные волосы. Подняты колени под одеялом. Катя уходит от него. Изменилось недавно такое прелестное, кроткое лицо. Оно – розовое, неспокойное. Выпростала руку и щиплет пальцами край одеяла. Лось снова, снова берёт её руку, кладёт под одеяло. «Ну, раскрой глаза, ну – взгляни, простись со мной». Она говорит жалобным, чуть слышным голосом: «Ской окро, ской окро». Детский, едва слышный, жалобный её голос хочет сказать: «Открой окно». Страшнее страха – жалость к ней, к этому голосу. «Катя, Катя – взгляни!» Он целует её в щёки, в лоб, в закрытые веки. Но не облегчает её жалость. Горло у неё дрожит, грудь поднимается толчками, пальцы вцепились в край одеяла. «Катя, Катя, что с тобой?..» Не отвечает, уходит… Поднялась на локтях, подняла грудь, будто снизу её толкали, мучили. Милая голова отделилась от подушки, закинулась… Она опустилась, ушла в постель. Упал подбородок. Лось, сотрясаясь от ужаса и жалости, обхватил её, прижался. Забрал в рот одеяло.
На Земле нет пощады…
Ночью в степном городке горели факелы и строился корпус генерала Оборовича. Под звёздами, сняв шапку, генерал сказал:
– Прощайте, братцы. Помните: идя в бой, мы должны себя считать уже убитыми за Россию.
Корпус шёл в боевой резерв: его берегли для решающего момента. Первым скакал
