— Извините, — Мэтт потупился, слегка отсаживаясь от нагрянувшего командира. — Я просто не ожидал.
— Вот только «выкать» мне не надо. Что-то ты побледнел, увидев меня. Что тебе уже успели рассказать? Что я двинутый? — Ник усмехнулся, стряхивая пепел.
— Извини... — Мэтт запнулся, с усилием обрывая окончание слова. — Не буду врать, да, кое-что рассказали.
— Хорошо, что ты не врёшь, отличное качество для бойца, не находишь?! — Ник рассматривал сжимающегося в комок новичка. — Пока остальные собираются, не хочешь прогуляться? Покажу кое-что.
Мэтт коротко кивнул, поднимаясь со ступенек вслед за Ником. Они прошли небольшую улочку и преодолевая несколько ступеней за раз, поднялись на крышу пятиэтажного дома. По пути Ник высматривал и подбирал редкие пустые бутылки, молча вручая их Мэтту. На крыше, как он и предполагал, никого не было. Он аккуратно расставил стеклянные бутылки в ряд на парапете.
— Пользовался когда-нибудь огнестрельным оружием? — он снял с плеча автомат и передёрнул затвор.
— Почти нет, — Мэтт с интересом наблюдал за движениями рук. — Нам показывали такие автоматы, мы учились их разбирать. Пострелять так и не дали — патронов в центре почти нет.
— Что-ж, вот и попробуешь, — Ник снова сунул в зубы самокрутку, поджигая её небольшой горелкой.
Ещё подростком, он нашёл видавший виды автомат и разобрав с десяток раз, смог вдохнуть в него новую жизнь. Даже теперь, спустя годы, при желании патроны можно было всё ещё найти, но Ник старался стрелять как можно реже — в основном со всеми противниками справлялась коса, нож и один химический пистолет.
В огнестрельном оружии он находил красоту и силу, вызывающую необъяснимое наслаждение при стрельбе. Ему нравилась отдача в руке, звуки выстрелов и запах пороха, попадающего в нос, когда гильзы выбрасывает из стволового окна. Было в этом особое искусство, от которого по всему телу разбегалась волна холодящих, приятных мурашек. Иногда Нику казалось, что его странное удовольствие от процесса убийства, как и выбора оружия — нечто неестественное, но он старался отогнать от себя эти мысли. В конце концов, он же псих, сумасшедший, поехавший...
— Можно, правда? — глаза Мэтта блеснули, и он протянул руки к автомату.
— Только пять выстрелов, не попадешь по бутылкам — больше не дам. И отдача довольно сильная для тебя, — Ник передал автомат Мэтту, помогая взять его поудобнее. — Я придержу за плечи, чтоб не улетел.
Мэтт кашлянул, вдохнув горький дым сигареты и улыбнулся. Напряжение отпустило, и он прицелился в первую бутылку. Промазал. Грохот выстрела разнёсся над вечерним Риверкостом, и Мэтт отшатнулся назад, придерживаемый крепкой хваткой Ника.
— Странное ощущение, — Мэтт опустил автомат потирая правое плечо. — Попробую ещё раз.
Вторая и третья бутылки разлетелись на осколки, поблёскивая в свете поднимающейся луны. На лице Мэтта отразилось ликование от такого успеха. Он повернул голову к Нику, будто спрашивая, можно ли продолжить.
— Давай, ещё два патрона. Я тебе не ходячий склад, у меня их тоже мало.
Мэтт промазал по одной бутылке и попал в пятую.
— Спасибо ва... Тебе! — передавая автомат обратно командиру, он улыбался, переводя дыхание.
— Надо возвращаться, — Ник закинул автомат на плечо. — А что-то хорошее тебе про меня сказали? — он зашагал по крыше в сторону лестницы.
— Ну, — Мэтт догнал его, — Алекс сказал, что ты в отличие от других командиров не бросаешь раненых. Почему? Ведь раненые — это обуза, нас так учили в Центре.
С одной стороны, он был прав — раненые сильно снижали мобильность и скорость отряда, антидоты и лекарства были роскошью, а запах крови привлекал диких животных. Бросить раненого умирать было рационально и выгодно, его мёртвое тело зачастую некому приносить. Да, бросить раненого удобней, чем спасать. Но всякий раз, видя кровь своих бойцов он вспоминал, что делали с ним командиры, когда Ник был таким же подростком, и все сомнения и рациональность развеивались. Он вытаскивал из отделения на разгрузке бинты и открывал тайник в прикладе, чтобы выбрать подходящее вещество для помощи. «Не вздумай сдохнуть, приказа не было!» — было его обычной фразой.
— Я в девятнадцать лет я стал командиром, — Ник слегка наклонился к невысокому парнишке и заглянул ему в лицо из-под падающих на глаза волос. — Знаешь, почему я не бросаю даже сильно раненых?
Мэтт пожал плечами. Ему всё равно пришлось поднимать взгляд на высокого командира.
— Потому, что сам прошел через дерьмо. Ты заметил мои ожоги, шрамы, видел мой ослепший глаз? Это всё наследие моих командиров, тех, кто хотел от меня избавиться и бросал вперёд, надеясь, что я своими кишками проложу дорогу в стычках с пиратами или животными. Но я так и не подох, хотя меня бросали в десятках километров от Риверкоста, с ожогами и кровоточащими ранами. У меня даже не было игл и ниток, чтобы зашить себя.
— Наверное, это очень страшно,- Мэтт ссутулился, опустив глаза.
— Ты знаешь, однажды меня бросили в километрах тридцати отсюда, мне было лет шестнадцать, примерно. Мы ошивались недалеко от одной резервации, не помню её названия. Нашли старое здание, это, кажется, был когда-то железнодорожный вокзал. И кто же туда пошел? Правильно — я, один. Это местечко облюбовали волки. Напали на меня, я еле отбился. Вышел наружу, весь в лохмотьях и крови, направился к своим. А командир такой: «да он же кони двинет сейчас, да ну его», и выстрелил. Я думал, что он решил меня прикончить с помощью «Милосердия», но у него по всей видимости была только третья категория... Ох, я вспомнил эти ощущения, когда недавно один ублюдок Надзиратель в меня шмальнул. Только тогда у меня не было антидота, к сожалению. Я корчился от боли, захлебываясь ливневой водой и грязью, потом потерял сознание. Я даже не помню, сколько дней я не ел, пил из луж и полз в Риверкост. Я остался жив, назло этим ублюдкам, научился сшивать раны самому себе, собирать оружие, искать воду там, где её быть не может... Когда стал командиром, решил — пока могу
