Он трижды коснулся обвившегося вокруг шеи щупальца и шепнул:
— Иди.
Ей не нужно было повторять дважды; на самом деле, с оттенком сухой иронии подумал Иризарри, ею вообще не нужно командовать. Он едва ощутил, как легкое существо оторвалось от него и совершенно неслышно, словно сова на охоте, помчалось по коридору. Даже в инфракрасных очках он не видел Мангуста, ибо тело ее принимало температуру окружающей среды, но по опыту знал, что ее щупальца и усики широко раскинуты, и он услышал вопли личинок, когда она оказалась среди них.
Личинки примостились на потолке коридора — панцирные существа длиной с руку, прилипшие к зловонному секрету, сочащемуся из сочленений экзоскелета. Верхняя треть тела каждой личинки склонившейся веткой свисала вниз, давая ей возможность пустить в ход поблескивающую клейкую приманку языка и клешни, способные разорвать плоть. Иризарри понятия не имел, чем эти твари питаются в своей родной фазе, или измерении, или где там еще.
Здесь же он знал, что они едят. Все что ни попадя.
Он держал на изготовку электрошоковый щуп и поспешал за Мангустом, чтобы подсобить ей при необходимости. Наверняка тут очень много личинок, а в этом случае даже чеширскому коту может грозить опасность. Вот впереди какая-то личинка заверещала и внезапно потемнела: Мангуст убила первую жертву.
В считаные мгновения колония личинок загомонила уже вся, и от их воплей у Иризарри разболелась голова. Он осторожно пробирался вперед, бдительно высматривая признаки крысин.
Самая большая колония личинок ему попалась на заброшенном стальном корабле «Дженни Линд», который они с Мангустом обследовали, пока занимались спасательными работами на буджуме «Гарриет Тубман». Личинки покрывали корпус старого корабля изнутри и снаружи; колония была столь огромна, что, сожрав все что можно, она начала сама себя поедать; личинки питались своими соседями и, в свою очередь, тоже шли на корм. Мангуст славно поохотилась, перед тем как «Гарриет Тубман» уничтожил обломки, и среди оставшихся отбросов Иризарри обнаружил странные звездовидные кости взрослой крысины. Чудовище-брандашмыг, которое поубивало людей на борту «Дженни Линд», погибло вместе с ее ядерным реактором и капитаном. Пропали несколько пассажиров и экипаж, и некому было поведать о несчастье.
Иризарри приготовился. Здешняя колония была меньше той, что сосредоточилась на «Дженни Линд», но больше личинок ему никогда не доводилось видеть вне карантина, и он готов был съесть свои инфракрасные очки, если где-то на станции «Кадат» не рыскали крысины.
К его ногам шлепнулась мертвая личинка, ее безглазая голова была ловко отделена от членистого туловища, и через миг Мангуст материализовалась у него на плече и пронзительно щелкнула, что означало: «Иризарри! Внимание!»
Он вытянул руку на уровне плеча, и Мангуст подалась вперед, телом оставаясь на плече Иризарри и касаясь усиками его губ и шеи, но щупальца для общения она обвила вокруг его руки. Свободной рукой он поднял очки и включил фонарик, чтобы считывать цвета зверька.
Она вела себя беспокойно и нетерпеливо переливалась желтым и зеленым. И настойчиво изобразила у него на ладони букву «К».
Скверно. Это означало «крысина». Но все же лучше, чем «Б». Если бы здесь объявился брандашмыг, то они все были бы все равно что ходячие мертвецы, а станция «Кадат» уже была бы обречена так же, как и «Дженни Линд».
— Ты учуяла ее? — спросил он.
Вокруг верещали личинки.
«Почувствовала вкус», — сказала Мангуст.
Иризарри работал с ней в паре уже почти пять солнечных лет и понимал: личинки отдавали привкусом крысины, а это значит, что они недавно кормились крысячим гуано. Принимая во внимание стремительность пищеварительной системы личинок, получается, что крысина патрулирует территорию станции.
Мангуст сильнее вцепилась ему в плечо.
«К. — снова повторила она. — К. К. К.».
У Иризарри екнуло сердце. Крысина не одна. Трещины расширяются. Брандашмыг — всего лишь вопрос времени.
Начальница станции Ли не желала слышать об этом. Это читалось в ее позе, в наигранной рассеянности, в том, как она избегала визуального контакта. Вероятно, правила этой игры были ему известны лучше, чем ей. Он вторгся в ее личное пространство. Мангуст дрожала у него на шее, усики ерошили ему волосы. Даже не видя ее, Иризарри знал, что сейчас она тревожного густо-изумрудного цвета.
— Крысина? — переспросила начальница станции Ли, тряхнув головой, — у женщины более молодой и менее угрюмой этот жест, возможно, выглядел бы кокетливо. И снова зашагала по комнате. — Вздор! Со времен моего деда на станции «Кадат» не было ни единой.
— Что не гарантирует отсутствия, заражения на данный момент, — спокойно заметил Иризарри.
Коль скоро ей охота разыгрывать спектакль, он будет сохранять хладнокровие.
— Я сказал: крысины. Во множественном числе.
— Еще возмутительней. Мистер Иризарри, если вами движет непродуманная попытка завысить гонорар…
— Отнюдь. — Он намеренно произнес это решительно, но без тени возмущения. — Начальник станции, насколько я понимаю, сейчас я скажу то, что вам слышать совсем не хочется, но вы должны ввести на «Кадате» карантин.
— Невозможно, — отрезала она, словно он попросил ее направить «Кадат» сквозь кольца Сатурна.
— Конечно, возможно! — сказал Иризарри, и она наконец смерила его взглядом, возмущенная тем, что он осмелился ей противоречить. Мангуст вонзила ему в шею коготки. Она не любила, когда он сердился.
Вообще-то дело не в этом. Иризарри и сам знал, что ярость — пустая трата сил и времени. Данная эмоция ничего не способна решить и урегулировать. Не может вернуть то, что потеряно. Людей, жизни. То, что смыло потоком времени. Или то, что прошло, хотим мы того или нет.
Но ВОТ ЭТО…
— Вы ведь знаете, что может сотворить колония взрослых крысин, не так ли? С собранными в замкнутом пространстве людьми, которые станут для них добычей? Скажите мне, начальник станции, может, вы стали
