Густерин остался один. Он увлекся предстоящим делом и забыл, что еще не обедал.
«Теперь не до обеда! Только бы не упустить пташки, – думал он. – Кажется, все предусмотрено».
И он шагал по кабинету.
Еще далеко до 6 часов на дворе управления сыскной полиции стали собираться участники дела. Первыми пришли городовые и околоточные, которые через полчаса превратились в штатских, одетых в серые пиджаки, черные фуражки и с хлыстами вместо оружия в руках. Собрались и агенты. Один из чиновников оделил всех деньгами; городовые получили по 30 копеек, агенты и околоточные – по 75 копеек.
– Это на конку и на расходы.
Без нескольких минут 6 часов на двор вышел сам Густерин с Ягодкиным и чиновниками сзади. Толпа сняла фуражки. Густерин обошел ряды, остался доволен и скомандовал:
– На конках к заставе! Чиновник Ильин вас сопровождает и отвечает мне за вас.
Агенты переглянулись. К какой заставе? Ведь говорили к Монокину?
Когда Густерин прошел, агенты обступили Ильина.
– Что это значит? Разве не к Монокину!
– Генерал передумал. К Монокину в другой раз, а сегодня на завод Петухова.
– Прошу отправляться! – раздался голос Густерина. И толпа попарно вышла со двора.
– Мы отправимся через полчаса. Нужно дать время прибыть нашим.
30
Арест злодея
В начале седьмого часа вечера вся армия, участвовавшая в облаве, была на местах. Густерин окружил как завод Петухова, так и домик, занятый квартирой зятя Петухова и бывшим «Красным кабачком». Теперь он послал за местным приставом и понятыми из среды заставных жителей. Страже, охранявшей все входы и выходы, было строго предписано никого не выпускать и не отлучаться ни под какими предлогами.
– Где Куликов? – приказал узнать Густерин.
– В квартире тестя. Старик умирает. Его управляющий заперт в кладовой, Ганя, кажется, лишилась рассудка, на заводе общая тревога.
– Опоздали, – произнес со вздохом Ягодкин.
– Бегите скорее за докторами, вперед, – скомандовал Густерин, и четыре агента вместе с начальником сыскной полиции быстро направились во внутренние комнаты Петухова. Они прошли прихожую, залу, столовую и очутились в коридоре, ведущем в кабинет и спальню Тимофея Тимофеевича. У порога они увидели распростертое тело женщины. Это была бесчувственная Ганя.
Два агента и доктор бросились поднимать ее, а Густерин с остальными распахнул двери спальни. Ужасная картина представилась их глазам. На кровати корчился в предсмертной агонии посиневший старик Петухов, а около него стоял со сжатыми кулаками и налившимися кровью глазами его зять. При виде вошедших Куликов отшатнулся, побледнел как полотно и опустил глаза.
– Доктора, скорее доктора, – закричал Густерин. Врач, не успевший еще привести в чувство Ганю, подбежал к кровати умирающего. Слабое биение сердца и пульс свидетельствовали, что старик еще жив, но конечности начинали холодеть, во рту появилась пена, глаза ввалились и темная синева окружала веки.
– Он отравлен, – произнес доктор, – и, по-видимому, спасения нет, необходимо скорее отправить его в больницу.
– В вашем распоряжении карета и люди; везите сами и употребите все усилия, чтобы спасти несчастного, – сказал Густерин.
В одно мгновение Петухова и его дочь унесли и в двух каретах помчали в больницу.
Злодей стоял все время, не шевелясь и не поднимая глаз.
Он не знал и не понимал, что именно произошло, но видел полицию, и остальное ему было ясно. Опять он попал впросак, опять сорвалось у него в критическую минуту, когда все было готово! Что ж?! Конечно, досадно, обидно, неприятно, но… но будет еще видно!
– Господин Куликов, – произнес Густерин, – я вас арестую именем закона и приглашаю следовать за мной.
– Я повинуюсь, – спокойно ответил злодей, – хоть этот торжественный и неожиданный арест меня очень удивляет и смущает. Я не сомневаюсь в том, что здесь кроется роковое недоразумение, ошибка.
– Мы разберем все это в моем управлении.
– А, так я имею дело с полицией, а не с представителем следственной власти?
– Я не считаю нужным рекомендоваться вам и предъявлять свои полномочия. Вы подчиняетесь распоряжению местной полиции. Господин пристав, неугодно ли вам взять этого человека под конвой.
– Может быть, вы скажете мне все-таки, в чем меня обвиняют?
– Я не обязан вступать с вами в объяснения, но извольте – я могу сообщить вам. Вы уличаетесь в самозванстве, в нескольких убийствах, в покушении на отравление тестя и в истязании жены. Довольно с вас?
– Макарка-душегуб! – произнес Ягодкин.
Злодей побледнел и зашатался. Этого «открытия» он никак не ожидал. Значит, все погибло! Бежать, сопротивляться невозможно. Выхода нет. Несколько минут он не мог овладеть собой и, как зверь, попавший в западню, испуганно водил по сторонам глазами. Густерин любовался этим эффектом и не сомневался уже теперь, что Ягодкин был прав. Действительно, это Макарка-душегуб.
– Где Степанов? – спросил он. Арестованный молчал.
– Я вас спрашиваю, где Степанов?
– Там… там…
Макарка сам не соображал теперь ничего, и все его помыслы были сосредоточены на этом внезапном, как с неба свалившемся визите. «Не во сне ли я? – думал он. – Как могли они раскрыть все, когда не было никакого повода? Кто это действовал? Как, откуда?»
Но сколько ни думал он, голова только трещала, в висках стучало, в глазах темнело.
– Где ваш сообщник – рабочий, которому вы передали отравленный квас? – продолжал Ягодкин, который наслаждался растерянностью совершенно пораженного злодея.
Макарка водил глазами, сжимал и разжимал кулаки, переминался с ноги на ногу.
– Слушай, Макарка, – грозно произнес Густерин, – я с тобой церемониться не буду, и ты лучше отвечай на то, что тебя спрашивают. Слышишь?!
И он топнул ногой, подступая лицом к лицу к злодею. Тот молчал.
– Ты долго дурачил правосудие и общество! Ты, беглый каторжник, бродяга, душегуб, проник в почтенное сословие, жил как честный уважаемый коммерсант и продолжал свои злодеяния! Довольно! Настало время тебе дать ответ! Отвечай же, где Степанов и рабочий-соучастник?
– Там, там, – тупо шептал Макарка, который все еще не мог овладеть собой.
– Да что с ним разговаривать! Ведите его сзади, пойдемте на завод и к нему в квартиру.
– Позвольте связать ему руки, – шепнул Ягодкин на ухо начальнику.
– Нет, неудобно, не надо…
Процессия пошла по заводу.
– Управляющий связанный лежит в амбаре, – громко произнесли несколько рабочих.
– Кто? Степанов?!
– Так точно!
– Ведите нас скорее.
– Ключ где? – закричал Густерин, когда они подошли к двери с большим висячим замком, откуда раздавались стоны.
– У них-с, – отвечали рабочие, указывая на Макарку.
– Ключ!
– Не знаю, не помню.
– Ломайте двери!
Несколько ломов быстро сорвали двери с петель. Степанов с перекрученными руками лежал на кулях и стонал от боли. Когда он увидел Густерина и сзади растерянного, бледного зятя Петухова, он забыл все и бросился к ним.
– Ради бога, спасите Петухова! Он умирает!!
– Успокойтесь! Петухов и дочь отправлены уже в больницу.
– И Ганя?! Он убил Ганю!!
– Пока ничего неизвестно.
Веревки перерезали. Кровяные
