– Вот, к примеру, ваша дочь, Ганя. Разве много таких скромных, трудолюбивых, нравственных девушек?
– Да, моя Ганя неиспорченная девушка.
– Вы думаете, отчего я холостым остался? Все не мог найти подходящую невесту.
– Трудно, трудно. А вы давно в купечестве состоите?
– В петербургском – первый год. Раньше я в Орловской губернии подрядами занимался.
– Т-а-а-к. Что же это вы надумали сюда приехать, трактир открывать?
– Да ведь что-нибудь надо же делать. Говорили – это дело прибыльное.
– Было, а теперь нет. Теперь в Петербурге все в упадке, все сбито, вот и наше дело упало.
– И странно. Отчего это? Кажется, причин нет.
– Причина все та же: людей нет, люди избалованы, мазуриков развелось множество, а людей с трудом, знанием – нетути! Ну, что ж поделаешь? Коли вон с двенадцати-тринадцати лет парни уже от рук отбиваются, так чего же вы хотите?!
– Ваша речь справедлива. Только я вам доложу, и у нас в Орловской губернии не лучше.
– Что ж делать! Может быть! Как-нибудь тянуться надо.
– Именно тянуться… Не жить, а тянуться!..
– Нынче вот, кто успел в былые годы скопить – тот и капитал имеет, а не сумел – теперь уже не наживешь! Дай бог только концы с концами свести.
– Справедливо… Ну, я, благодаря бога, малую толику имею.
– Да ведь и я не жалуюсь… Так, к примеру говорится…
Иногда Петухов советовался с Куликовым.
– Как вы полагаете, Иван Степанович, насчет этой самой куверции.
– То есть какой «куверции»?
– Да вот что пропечатано от банка… У меня, видите ли, серий пятипроцентных тысяч на сорок будет, а теперь предлагает банк или деньги получи обратно, или прими четыре процента. Это говорят «куверция» пришла, теперь все ведь по-новому. На людей флюенция, а на капиталы куверция. Совсем туго…
– Да, ведь вам придется взять четыре процента, а то после эту четырехпроцентную будете у менял покупать, дороже заплатите…
– Расчет ведь, Иван Степанович, пятую часть дохода терять приходится!
– Говорят, вон скоро три процента будут давать! Денег много.
И старик Петухов, кряхтя и сетуя, собирался делать «куверцию».
В числе других посетителей Куликова, с которыми он сошелся ближе, был богатый лавочник Коркин, женившийся на вдове с приданым сто тысяч. Коркин был одних лет с Куликовым, но веселый и добродушный малый, отрастивший на воле солидное брюшко. Он был не промах выпить и даже кутнуть, но вообще пил мало, и дома у него водка и вино имелись только для гостей. Куликов редкий день с ним не видался.
– О, дружище, – встречал его Коркин, – ну как твой кабачок, поди, на славу торгуешь.
– Ничего, жаловаться грех, да ведь, поди, и вы на хлебце насущном не без убытка… Хе-хе-хе…
– Ну, наш барыш не вашему чета! Мы рупь на рупь не берем!..
– Где вам рупь на рупь! Вы, если копеечку на копеечку наживете, вам и довольно… Хе-хе-хе…
– Ишь, ты острый какой! Ладно, давай графинчик.
– А закусить что?
– Сам выбирай, только проворней, а то моя благоверная распеканцию мне задаст, коли долгое время домой не вернусь.
– Ваша Елена Никитишна – ангел, а не женщина! Таких женщин поискать днем с огнем!
– А все ж разрешения от нее нет по кабакам таскаться.
– Извините, у меня не кабак, а ресторан. Во как!
– Ну, наливайте, Иван Степанович.
– Тороплюсь, тороплюсь!
– За здоровье вашей супруги!
– Спасибо. Да что ты хоть бы зашел к нам как-нибудь. Стуколку устроим.
– С полным удовольствием! Хоть сегодня!
– Заходи сегодня. Кое-кто навернется, а не хватит для стуколки – пошлем за соседом другим. Далеко ли тут! Все равно что в деревне.
– А правда! Совсем большое село! У нас в Мышкинском уезде есть, пожалуй, и побольше торговые села. Вы не бывали у нас?
– Да что вы то тыкаете, то выкаете. Давайте выпьем на брудершафт.
– Выпьем.
– Вот так! Ну теперь поцелуемся! Важно! А теперь продолжай. Что ты спрашивал?
– А я и забыл уж! Ну ладно в другой раз. Наливай, наливай, бежать надо.
– Успеешь, еще графинчик раздавим.
– Довольно! Тяжело будет!
– Не свалишься! Не ребенок!
И Коркин выходил из трактира Куликова обыкновенно нализавшись до чертиков.
Куликов совершенно отделил черную половину своего трактира и поставил там отдельно буфетчика, которому дал широкие полномочия и обещал вовсе не заглядывать к нему, если только он будет приносить хороший доход. Куликова предупреждали, что он берет в буфетчики человека с плохой репутацией, который якшается с ворами, но Куликов хладнокровно отвечал:
– А мне какое дело? Он и отвечать будет, если попадется. Зато у меня торговля удвоится. Без воров и мазуриков черные половины трактиров, да еще на окраинах, не могут существовать.
Очевидно, Куликов хорошо знал свое дело, потому что расчет его оказался верным. В короткое время его черная половина сделалась центром всех громил окрестностей заставы и притом разных бродяг и рецидивистов, скрывающихся за городской заставой. Мало того, здесь образовалась биржа ворованных вещей, так что в определенные дни и часы сюда съезжались маклаки с нескольких рынков. Бриллиантовый перстень, брошь с алмазами, гайка от колеса, ручка от дверей, кастрюля, мокрое белье, серебряные ложки – все это продавалось вместе одним владельцем, и никто не спрашивал этого владельца, где и как он приобрел все эти вещи. Способ приобретения вещей был виден уже из того, что продавец отдавал свой товар прямо за предложенную цену, хотя бы эта цена была, например, двугривенный за серебряную ложку или полтинник за кольцо с бриллиантом. Нечто похожее на настоящую цену дают продавцам только в том случае, когда между маклаками не достигнуто почему-нибудь «соглашение» на условиях «вязки». Однако маклаки не жалеют угощения, и в дни закупок ими «слепого товара» в трактире Куликова происходило море разливанное. Перепивались все, и продававшие, и не продававшие перепивались до того, что многие сваливались на пол и тут же мертвецки спали до утра. Буфетчик Куликова не стеснялся в таких случаях обсчитывать и приписывать, елико возможно, и маклаки платили без проверки счета.
– Как нам проверять? Ведь и он участие принимал не последнее! У него часто хранятся ворованные вещи, он случается посредником между ворами и маклаками. Вообще буфетчик не оставляет желать лучшего.
– Смотри, Иван Степаныч, неладное у тебя творится на черной половине, – говорил несколько раз Коркин.
– Ни-че-го, – махал он рукой, – поверь, все грязные трактиры делают то же самое. Без участия постоялых дворов, чайных, кабаков и черных половин трактиров не существовало бы и половины всех петербургских воров, мазуриков, громил и душегубов. На одном рабочем народе далеко не уйдешь, а эти мазурики – аристократы черных половин. Они проживают больше нас с вами.
– Каким же это образом?
– А очень просто. Все, что он зарабатывает – он пропивает. Ему деньги ни на что больше не нужны; у него ни квартиры, ни кола, ни двора – ничего! Что добыл, то и пропил. А добыть им иногда удается десятки, а то и сотни рублей! Вот в чем разница между честным работником
