– Счастливого пути!
Пароход отвалил. Пассажиры замахали платками. Шумя колесами, взбудораживая воду и поднимая волны, «Каспий» поплыл, огибая Нижний со стороны Оки, и вышел на Волгу. Долго еще Галицкий стоял на высоком берегу города у памятника Минину и Пожарскому, следя глазами за исчезающим «Каспием».
– Бедная, – прошептал он и мелкими шажками поплелся в свой райский уголок, где ждал его новый этап арестантов.
4
Двойник Куликова
Что же делали друзья Гани, Павлов и Степанов?
Читатели помнят, что Степанов обещал съездить из Москвы нарочито в Орел, чтобы собрать там, на родине Куликова, достоверные о нем справки и подробные сведения об его прошлом. Степанов имел очень серьезные собственные дела в Москве по расколу и старообрядчеству, но оставил их и поехал в Орел. Прежде всего он обратился здесь к старосте мещанского общества, пожилому и малограмотному мужику. Рассказал сущность дела.
– Это надо справки навести в канцелярии. Обратитесь к делопроизводителю, – прогнусавил староста.
Степанов пошел в грязную, затхлую комнатку, в которой сидели и копошились три обтрепанных, в засаленных казакинах, субъекта.
– Что вам? – поднял голову субъект постарше. Степанов рассказал.
– Зайдите через недельку.
– Помилуйте, как через недельку?! Я приезжий, мне завтра нужно уезжать обратно в Петербург. Пожалуйста.
Обтрепанный субъект смилостивился.
– Пожалуйте сюда, я вам покажу все дела, реестры…
Они вошли в смежную комнатку наподобие кладовочки. Делопроизводитель разрыл несколько пачек и вытянул связку с литерой К.
– Как вы говорили его фамилия?
– Куликов, Иван Степанов…
– Ку-ли-ков, есть, есть, вот пожалуйте… Да… Куликов, Иван Степанов, 46 лет, волосы русые, глаза серые, лицо чистое, подбородок обыкновенный, особых примет нет… Он?
– Похож, ну дальше?
– Женат на нашей мещанке…
– Женат, – воскликнул Степанов.
– Женат, даже имеет четверо детей, старшей дочери 17 лет. Ее зовут…
– Мне этого не нужно, какие еще есть у вас сведения о Куликове?
– А это вы потрудитесь обратиться к моему помощнику, он заведует этим участком и наверняка знает Куликова.
Степанов, как ужаленный, выскочил в канцелярию и, не спрашивая, сунул помощнику десятирублевку…
– Ради бога, прошу вас, дайте мне все сведения о Куликове… Скорее, скорее…
Помощник начал разбирать бумаги, искать что-то в книгах.
– Есть… Вот он… Куликов… Находится под надзором полиции… Доставлен этапом из Петербурга за бесписьменность и бродяжничество. Живет на Бугорках, в доме Нелаптеева со своею семьею…
– Еще, еще, – горел нетерпением Павлов.
– Больше нет сведений… Если вам угодно, я сведу вас вечером к самому Куликову и его семье!.. Расспросите их сами.
– О! Конечно, конечно, хочу! Пожалуйста.
Павлов немедленно пошел на телеграф и дал Степанову известную уже нам телеграмму. С трудом дождался он вечером прихода помощника делопроизводителя, и они вместе отправились к Бугоркам. На самой окраине города, в крошечной покосившейся избушке, среди грязи и нищеты проживало семейство Ивана Степановича Куликова, горького пьяницы и забулдыги. Когда посетители вошли через закопченные двери в тесную, душную комнату, их обдало нестерпимой вонью и специфическим букетом промозглой нищеты с сивухой… На полу возились ребятишки, около печки суетилась полная, старая женщина, а на лежанке храпел мужик.
– Куликов дома? – спросил чиновник, ни к кому не обращаясь и не снимая шапки.
– Дома, родимый, сейчас пришел, пьяница, завалился спать на печь.
– Иван, Иван, вставай, господа пришли, – расталкивала она мужика.
С печи поднялся рыжеватый мужик, с окладистой бородой и сонными глазами.
– Чаво? – произнес он и, увидев помощника делопроизводителя, быстро соскочил с печи и поклонился в пояс.
– Здравия желаю, Алексей Сергеевич, простите, выпил малость.
И он опять поклонился.
– Одевай картуз и пойдем с нами, – произнес чиновник.
Мужичонко в одну минуту был готов, и они втроем вышли, Павлов повел их в свой номер гостиницы, где они и заперлись, потребовав предварительно водки и закуски.
– Садись, Куликов, гостем будешь, на, выпей. Я хочу поговорить с тобой. Расскажи мне про жизнь твою в Петербурге.
Мужичонко присел на край стула, озираясь на чиновника, утер рот рукавом, перекрестился, жадно выпил рюмку и, откусив кусочек хлеба, опять вытер губы рукавом. Он имел очень жалкий вид забитого всеми человека.
– Расскажи, – повторил Павлов, наливая вторую рюмку, – долго ли ты жил в Питере, чем занимался и как уехал?
– Годов семь жил, – произнес сиплым голосом мужик, – в дворниках, а после чернорабочим и поденщиком.
– Ну?
– Пил, значит, вот и погубило вино меня.
– Ну?
– Забрали меня. Этапом отправили.
– Врешь, – перебил чиновник, – ты бродягой прикинулся, тебя доставили к нам для удостоверения личности.
– Я не прикинулся. В этапе бродяга какой-то был, не помнящий родства. Я за пять рублей и поменялся с ним кличками. Паспорт у меня в исправности был. Вот того бродягу с моим паспортом как раз доставили в Орел и выпустили, а меня прогнали с этапом дальше. В Перми я объявил, что я не бродяга, а Куликов, орловский мещанин. Меня вернули в Орел, удостоверили здесь и выпустили.
– А тот бродяга?
– А бог его знает. Он мне пять целковых отдал, больше я ничего не знаю.
– Как он выглядел бродяга, как его звали?
– Звали между товарищами Макарка-душегуб, а в этапе он шел под номером сто пять – не помнящий родства. Ему лет сорок было. Глазища такие страшные.
Павлов весь дрожал от волнения. Их подозрения более чем оправдались! Не подлежало больше никакому сомнению, что жених Гани был подложный Куликов и если не Макарка-душегуб, то во всяком случае самозванец и темная личность.
Павлов рассказал все, что знал про петербургского Куликова чиновнику мещанской управы и настоящему Куликову.
– Как вы думаете, что же теперь делать? Ваша управа не может телеграфировать в Петербург прокурору?
– Что же мы будем телеграфировать?
– Да вот-с то, что мы сейчас узнали!
– Но ведь это частный, не проверенный никем, разговор! Никому дела нет до нашего Куликова, никто из петербургских властей нас не спрашивал.
– Но вы слышите, что Куликов рассказал о подмене личности?
– Это известно было начальству. Он рассказал это в Перми, нам телеграфировали задержать бродягу номер сто пять, но где его задержать? Он не являлся вовсе к нам в управу. Зачем он явится?!
– А если я вам говорю, что в Петербурге этот бродяга скрывается под именем вашего мещанина Куликова?
– Это вам следует заявить в Петербурге. Если градоначальник или прокурор запросят нас, мы ответим, как есть.
– А вы мне можете дать официальное удостоверение, что Куликов живет здесь и в Петербурге нет никакого орловского мещанина с этой фамилией?
– Помилуйте! Да разве мы можем давать частным лицам подобные справки?
– Отчего же, если это правда?!
– Мало ли что!
– Ну, так вы сами телеграфируйте за мой счет прокурору, что вот до сведения управы дошло то-то и то-то.
– Да какое же нам дело до Петербурга?! Да хоть сто Куликовых там будет! Мы ни при чем, и до нас это не касается. Разве мы отвечаем за то, что делается в Москве, Петербурге, Одессе?! Нет, мы ничего не можем! Хлопочите сами в Петербурге.
Павлов задумался, опустил руки, и несколько минут длилось молчание.
– Делать нечего, но и в Петербурге я не добьюсь ничего с голыми
