— Я пойду с тобой. И ты сильно пожалеешь, если вздумаешь улизнуть, поскольку я тебя больше никуда, никогда и ни за что не отпущу.
Таррэн изумленно замер, но она больше не добавила ни слова. Просто стояла и терпеливо ждала, когда же он поймет. И вот тогда в его душе что-то перевернулось. Ей не нужно было кричать или размахивать руками, чтобы заставить его сожалеть или раскаяться. Она не умела визгливо доказывать свою правоту и с мстительной радостью добиваться, чтобы провинившийся эльф прилюдно рвал на себе сорочку. Он и так сейчас умирал от стыда. Заживо сгорал от отчаяния. Он всегда боялся сделать ей больно, больше всего на свете боялся именно этого. Вернее, он боялся только этого, и прожитые годы совершенно не сумели его изменить. Гончая это знала, и ей не нужны были узы, чтобы понять его мысли или почувствовать безмолвный крик.
Белка слышала каждое слово, которое он произнес в этом мире. И двенадцать лет назад, и сейчас, когда снова почувствовала связующие их нити. Конечно же она видела его рядом с незнакомой красавицей, но ни на миг не усомнилась в муже, а ушла от портала лишь потому, что не привыкла к проявлениям эмоций. И еще потому, что ослабла во время открытия врат, поэтому побоялась нечаянно спустить с поводка ликующе взревевших хмер, что рвались с привязей даже сейчас — в тишине, в покое, когда чарующая колыбельная успела смирить их неудержимый нрав и когда нежная мелодия эльфийской флейты свела возможный риск к минимуму.
Таррэн, едва коснувшись стремительно восстанавливающихся кровных уз, судорожно сглотнул.
— Ну, здравствуй, пропащая моя душа, — слабо улыбнулась Гончая, стремительно сбрасывая внешнее равнодушие и осторожно, очень медленно и постепенно приоткрывая для него свой разум. — Долго же тебя не было…
— Бел!
— Молчи. Я больше не хочу ничего слышать.
— Но ты…
— Просто люблю тебя, дурачок. Разве не знаешь?
Таррэн даже не понял, когда успел подняться и стиснуть ее в объятиях: все потонуло в огне, на мгновение окутавшем его с головой. В этот момент он ни о чем не думал и ни о чем не тревожился. Прощает, она прощает! Принимает его обратно, соглашается быть рядом, забыть о прошлом, обо всем забыть, кроме его неистово грохочущего сердца и жарко ревущего огня, которого не было рядом так долго!
Его пальцы сами собой зарылись в пушистые каштановые волосы, на которых еще дрожали капельки воды из фонтана, горячие губы безошибочно отыскали ее повлажневшие глаза; сердце, как всегда бывало, зашлось в сумасшедшем галопе.
Стрегон зажмурился, когда на месте эльфа вдруг забушевало неистовое пламя. А потом и вовсе отвернулся, справедливо опасаясь сжечь себе брови. Даже перевертыши со смешками попятились, а нечувствительный к магии Курш торопливо отпрыгнул, беспокойно косясь на счастливо улыбающегося хозяина.
Тирриниэль тихонько перевел дух. Хвала всем богам, обошлось без кровопролития. И Таррэн вернулся, и Белка успокоилась, и хмеры, хочется надеяться, скоро оживут… Правда, еще предстоит разобраться с другими проблемами, но не сейчас. А пока надо признать, что Бел стала действительно мудра и осторожна. Не рискнула чужим здоровьем, удержала хмер в себе, хотя это потребовало немалых усилий. Перевертышей с собой забрала, чтобы прикрыли, если бы у нее не вышло. Ушла. Обезопасила остальных. И лишь когда у нее появилась уверенность, позволила себе облегченно улыбнуться и крепко обнять любимого мужа.
— И что, всегда так? — вдруг поинтересовалась из-за его спины леди Эланна, кокетливо опустив ресницы.
Владыка Л’аэртэ мгновенно закаменел.
— Почти.
— Очень красиво. Надеюсь, они не устроят пожар? Было бы жаль потерять такой дивный лес.
Тиль быстро огляделся, но, заметив сплетающееся по периметру защитное заклятие, умело формируемое Элиаром, успокаивающе кивнул: молодец, светлый. Правильно понимает, что Таррэну сейчас не до кустов. Но ему можно. Сегодня им можно вообще все.
Вспыльчивая Гончая решала всегда проблемы быстро и порой жестоко. Никого не жалела. Никогда не колебалась. И только рядом с Таррэном позволяла себе быть другой, не такой сильной. Просто позволяла себе быть женщиной, и он был безумно счастлив этим. Счастлив быть с ней без всяких условий и ограничений. И это было так же ясно, как и то, что эти двое просто созданы друг для друга и дополняют друг друга так, как только могут мужчина и женщина.
Тирриниэль вздохнул, искоса наблюдая за бушующим огнем: кажется, Таррэн стал еще сильнее. А Белка… Ох, что о ней можно еще сказать? Она — чудо, каким-то невероятным образом вошедшее в их долгую жизнь. Своенравное, подчас непримиримое, но родное и горячо любимое.
Нет смысла даже гадать, что творится у нее в душе, да и не нужно, наверное. Пусть наслаждается этой близостью, пусть будет счастлива, и пусть не остановится у Таррэна сердце, когда она наконец откроет еще одну маленькую тайну.
Тиль затаенно улыбнулся.
— Надо же, — снова нарушил его уединение задумчивый голос леди Эланны. — Они выглядят счастливыми… Такое редко встретишь. Давно они вместе?
— Половину эпохи. И, даст небо, проживут еще долго.
— Как половину?! — изумилась эльфийка. — Она же человек!
— Вот так, — сухо отозвался владыка Л’аэртэ, недобро покосившись на малознакомую леди. — Но этой тайны я вам не открою. И, поверьте, никто из присутствующих без моего разрешения этого не сделает.
— Но это же прорыв! Новый виток! Это… это возрождение!
Тирриниэль покачал головой.
— Это моя семья, а остальное никого не касается ни в одном из миров.
Эльфийка вдруг прикусила губу.
— Вы сердитесь на меня, ллер? Но мне действительно очень жаль, что так вышло.
— Нет, леди, — жестко бросил Тиль, упорно смотря в сторону. — Вам как раз не жаль. А если вы и сожалеете о чем-то, то совсем не об этом.
Эланна опустила ресницы.
— Вы жестоки ко мне, ллер.
— Отнюдь.
— Ваши слова больно ранят. Разве давала я повод плохо о себе подумать? Чем я обидела вас, ллер, что вы столь зло отзываетесь о своей гостье?
Тиль наконец посмотрел на ее красивое лицо, на котором угадывалось волнение, несколько секунд
