— Совсем скоро, почти на днях, сюда, в Рим, приедет Пьеро Медичи, герцог Флорентийский, — перешла Борджиа от общих слов к конкретному делу. — Нам нужна доля в его банке, но прежде, чем говорить о ней, хотелось бы ещё сильнее смягчить отношение Медичи к тем людям, которые пользуются услугами их банка. Порой они слишком суровы, видя лишь мгновенную выгоду и не смотря далеко вперёд. Чезаре удалось убедить Пьеро смягчить условия займов и простить долги тем, кто не смог бы их выплатить. Это было тогда, в канун коронации Медичи.
— Он выполнил обещание?
— Конечно же, — кривовато усмехнулась Лукреция. — Герцог Флорентийский понимает ценность слова, которое дают нам. Как и то, что случается с нарушившими оное. — Только этого недостаточно, требуется новое смягчение. Не прощение долгов, а их отсрочка. Войны… они ударили даже по тем, кто прямо в них не участвовал. И ещё ударят. Мы не хотим, чтобы Медичи понесли убытки. Но в то же время лучше убедить их немного обождать… и получить своё несколько позже. Пусть люди видят в теперь их, а потом и частично нашем банке не врага, а полезное средство.
— Я могу только напомнить герцогу о милосердии и о долге перед богом, который есть у каждого, но особенно у носящих корону, имеющих высшую власть земную.
— Этого я и хочу! Мягко, спокойно, как ты обычно и делаешь. Доводы от сердца твоим голосом. Доводы разума и политики — от меня и самого понтифика. И вот как это лучше всего будет сочетать…
Разумеется, Лукреция многое опускала. О многом специально умалчивала, не желая погружать Хуану в ту яму с сонмом пауков, змей и прочих тварей на дне, которая называется политикой. Это дело Чезаре, да и то сильно она сомневалась, что брат раскроет своей супруге все неприглядные тайны управления государством в ближайшие пару-тройку лет. Каждому своё, как говорили древние.
Время летело незаметно, но от действительно интересного времяпрепровождения — а к тому же ещё и полезного — Лукрецию Борджиа оторвал очень знакомый, с самого детства, голос:
— Отрадно видеть, что моя дочь и жена сына находят общее и столь увлечены обсуждением важных для всей Италии дел. Хуана, ты становишься всё более прекрасной. Я вижу, как повезло моему сыну найти себе столь верную и искренне заботящуюся о нём и о всей Италии супругу.
— Благодарю вас, Ваше Святейшество, — сразу заробела Хуана, никак не способная окончательно привыкнуть к тому, что сам понтифик не только наместник бога на земле, но ещё и отец её мужа. — Я могу что-нибудь сделать для вас?
— Увы, но да. Мне придётся ненадолго забрать отсюда Лукрецию. Нужна её помощь, чтобы разобраться в одном из документов. Но она довольно скоро вернётся и вы сможете продолжить и разговор, и отдых в этом райском саду.
Уж кого-кого, а Лукрецию слова отца в заблуждение ввести не могли. Борджиа обращали внимание не только и не столько на слова, сколько на ситуацию, интонации, движения тела, многие другие признаки. Только собирая всё в единую картину, можно было с уверенностью судить об истинном значении слов. Сейчас отец хотел поговорить с ней о чём-то действительно важном, а к тому же присутствие Хуаны при этом разговоре было нежелательным.
— Наши враги вновь напомнили о себе, — процедил Родриго Борджиа, как только они с дочерью отошли от беседки на достаточное расстояние. — Враги старые, но потому ещё более опасные.
— Французы или беглые кардиналы?
— Все вместе, дочь.
— Но ты сам этого ожидал, иначе не стал бы подыгрывать доминиканцам, утверждая Крамера как главу их ордена. Что то изменилось?
— Размах! — невольно повысил голос понтифик. — Во Франции у нас почти нет друзей, мало даже тех, кого мы обычно покупаем. Купленные же слишком мало знают. Но и узнанное ими настораживает.
— Крестовый поход защищает от удара в спину.
Родриго Борджиа, услышав эти слова, лишь невесело улыбнулся. Да, его дочь продолжала расти как политик, интриган и будущая правительница, но возраст, он давал о себе знать. Отсутствие опыта, оно проходит лишь со временем и хорошо, если получается учиться на чужих ошибках, а не на собственных. Сейчас Лукреция слишком сосредоточилась на одной части и почти упустила из виду часть другую, не столь очевидную, а потому более угрожающую в сложившейся ситуации. Потому он, как отец и один из наставников на жизненном пути, должен был преподать ученице очередной урок. Только сначала присесть на одну из в изобилии присутствующих в саду скамеек. Ноги… не в его возрасте слишком много и часто совершать пешие прогулки, да к тому же без трости. Той самой, которую он сегодня просто позабыл, успокоенный отсутствием боли в ноге.
— На итальянские земли больше не пойдут армии, Лукреция, — продолжил старший Борджиа, уже присев и тем самым частично успокоив ногу, точнее даже обе ноги. — Сначала из-за Крестового похода. Потом, если твой брат справится со всем, чего хочет добиться, побоятся возросшей силы Италии и наших союзников. С нами будут воевать иными средствами. Теми, против которых сложно защититься именно нам, Борджиа. Изменения радуют одних и приводят в ярость прочих. А Чезаре уже многое изменил и ещё больше изменить собирается. Следующие буллы, на необходимости которых он настаивает, касаются отмены целибата, запрета индульгенций и других вещей, которые уже давно считаются частью церкви.
— Знаю, он и мне говорил. Приводил убедительные доводы. Если мы этого не сделаем, то не сможем держать власть одновременно над телами и душами вассалов. Но папа, победа над османами даст нам такую славу, что, воспользовавшись ею, мы можем провести и не такие изменения. Вся Италия и не только поддержит победителей!
— Дело как раз в этом «не только», Лукреция. Кажется, нас решили опередить. Делла Ровере, король Людовик XII, доминиканцы, а особенно та часть Ордена Братьев-проповедников, которые являются инквизиторами. И желаемые ими изменения противоположны тем, которые планировали мы.
— Они немногое могут, — протянула Лукреция, пребывая в сомнениях относительно меры опасности давних врагов. — Кардиналы вне своих епархий и ты, понтифик, способный, пойди они открыто против твоей власти, уподобить их Савонароле, сделав изгоями в глазах многих.
Родриго Борджиа кивал в такт словам своей дочери, соглашаясь с её доводами. Только потом парировал, имея не то что аргументы, а скорее понимание
