С этими словами Сулейман пошел к ослу, чтоб сдвинуть его с мертвой точки и придать ему перпендикулярное к его собственной оси направление.
Полковник Мусаха-Задэ поглядел вслед своему сыну. Губы его прошептали мрачное проклятье, потом сомкнулись, и оскорбленный бек двинулся дальше.
Тяжелые думы удручали доброго мусульманина, как вдруг над ним в воздухе прозвенел крик муллы, и он заметил, что наступил вечер. Олеандры, в кадках рассаженные вдоль улиц, благоухали сильнее прежнего. Синева неба сгустилась. В домах зажглись огоньки. С моря повеяло прохладой. В эту минуту полковника сшибла с ног веселая толпа мальчишек, пробежавших по улице в красных галстуках, коротких штанах и ранцах за плечами. Он поймал за шиворот самого маленького и приподнял его с мостовой в уровень своего носа.
— Всегда готов! — пискнул татарчонок, вращая глазами и поднимая руку.
— Ага! — угрюмо произнес полковник: — всегда готов! Тем лучше. Но скажи-ка, не знаешь ли ты Лейли-ханум, жену полковника Мусаха-Задэ с улицы Четырех Фонтанов?
— Да я сам живу на этой улице, — весело пропищал мальчишка.
— Что же, Лейли-ханум жива?
— Я вас проведу к ней, если хотите, — вызвался мальчуган и, как только полковник спустил его на землю, быстро побежал вперед.
Сердце Мусаха-Задэ приятно забилось. Лейли была его самая последняя, самая молодая жена. Он еще не насладился ею как следует. Это была настоящая газель — тонкая, узкая, нервная, дикая, дрожавшая от прикосновения, утеха его зрелых лет. Он вспомнил, как она пугливо сверкала зрачками, встречаясь с его взглядом, и какие у нее рыжие кудри, рыжие от природы, а не от краски. Он снова попадет в знакомую крытую галерею, проведет ночь среди подушек, отдохнет, обдумает план действий…
— Стойте! — крикнул татарчонок. — Вот здесь Лейли-ханум. Сегодня она выступает. Предвыборное собрание делегаток. Прощайте, мне некогда!
И мальчуган улизнул, взметнув галстуком.
Перед Мусаха-Задэ была лестница и открытая настежь дверь. Оттуда неслись голоса. Множество татарок без чадры, в европейских костюмах теснилось у дверей. Он медленно поднялся по ступеням, не понимая, что это за сброд. Как вдруг, в густой толпе над женскими головами, на эстраде, он увидел золотые кудри своей Лейли без всякой чадры или покрышки.
Пугливая газель, сверкая глазами во все стороны, произносила предвыборную политическую речь!
Глава тридцать седьмая
ЕСТЬ ЕЩЕ ЛЮДИ НА ЗЕМЛЕ И НИКОГДА НЕ ПЕРЕВЕДУТСЯ, ПО МНЕНИЮ МОСЬЕ НАДУВАЛЬЯНА
Великолепная стеклянная веранда бакинской гостиницы полна столиков и пальм. Оркестр гудит как раз настолько, чтоб нельзя было ничего разобрать.
За столом, отодвинув в угол князя и полковника, сидит мосье Надувальян, кушает котлету и беседует с двумя солидными людьми смуглой наружности. Один смахивает на татарина, другой — на грузина, но, по-видимому, общество мосье Надувальяна им дает гораздо больше, чем таковое князя и полковника. По крайней мере, оба они обращают на злополучных вельмож столько же внимания, сколько на спинки своих стульев.
Мосье Надувальян скушал котлету и взялся за зубочистку. Он подмигнул одному из собеседников, на что тот подмигнул в свою очередь. Мосье Надувальян показал полпальца, собеседник палец с четвертью. Мосье Надувальян потряс головой. Собеседник тоже. Мосье Надувальян поглядел на свои пальцы, отогнув три четверти мизинца. Собеседник поднял на свет мизинец целиком. Другой солидный человек, взяв портфель, сделал вид, что собирается уходить. Мосье Надувальян остался равнодушен к этому шесту и подозвал официанта.
Через полчаса, когда Вестингауз уныло сидел в своем номере, подводя итоги и проклиная злополучную доверчивость Европейской Лиги, раздался стук, и в комнату вошел мосье Надувальян. Он вел под-руки справа и слева двух в высшей степени солидных мужчин с портфелями и немедленно представил их банкиру самым задушевным голосом:
— Кароший человек — коммунист, помощник председателя Рогового треста из города Садахло. Тоже кароший человек, — директор Карабахского национального банка.
Пожми ему руку. Большой коммунист!
Банкир Вестингауз вздрогнул и в испуге уставился на мосье Надувальяна.
— Чего испугался? Товарищ Пикиришвили умный человек. Товарищ Усланбеков тоже умный человек. Пожми руку!
Кончив представление, он отер пот, повалился в кресло и заказал четыре бутылки коньяку с персиками и лимоном, за счет зангезурской концессионерской прибыли.
Вестингауз молча сидел на своем месте, выпучив глаза. В глубине души он подвел итог партизанской деятельности только князя и полковника. Что же касается мосье Надувальяна, то тут он не успел вывести заключений и сейчас склонен был думать о случае циркулярного помешательства. Но армянин, выпив рюмку коньяку и подлив своим спутникам, заговорил дружеским тоном, обращаясь к кончикам своих собственных сапог:
— Что нужно для умного человека — коммуниста? Процветание промышленности. А для процветания промышленности? Сбыт. И если у товарища Пикиришвили не поддающийся никакому учету остаток, а мы хотим его закупить, то он ударяет по рукам. Доставку же берет на себя товарищ Усланбеков, как честный человек — за свою цену, ни на копейку не больше.
— Да о чем же речь? — с изумлением воскликнул Вестингауз.
Мосье Надувальян подмигнул ему в высшей степени наставительно.
— А химический завод забыл? А военное снаряжение забыл? Я по контракту ничего не забыл. Вот товарищи войдут ко мне пайщиками нашего дела.
Непроницаемые лица помощника председателя и директора банка приняли ласковый оттенок. Беседа сделалась более теплой, и когда через час оба гостя вместе со своими портфелями удалились, банкир хлопнул мосье Надувальяна по плечу.
— Я доволен вами! — воскликнул он весело: — вы действуете по-американски. Так, чорт возьми, ваши люди помогут нам справиться со всей технической стороной дела! Молодец!
— Есть еще люди на земле, — скромно ответил армянин, осушая последнюю рюмку. — Когда полетим, скажи, чтоб делали остановку. В каждом городе умный человек найдет умного человека. Мы себе цену знаем.
И, действительно, не успели они пролететь средней Армении, намереваясь поворотить к Зангезуру, как у главного концессионера было уже двенадцать пайщиков, восемь членов правления, три завода и патент на весь транспорт, какой только пересекает землю, воду и воздух. Оставалось поставить все это на место и завести
