голове Тамары. — Нет, как угодно, а я выкину какую-нибудь штуку сейчас же. Если он в самом деле полетит с этой идиоткой, то мне придется умереть от ужаса, и потому необходимо возбудить в нем иного рода чувства и я в этом, конечно, и успею, если только он не совершенное дерево».

С этой мыслью она шагнула вперед и, закрывши совершенно лицо красной маской, стала против Леонида.

Некоторое время он смотрел на нее с выражением крайнего изумления, но потом это выражение внезапно сбежало с его лица и он спросил совершенно просто:

— Вы кто такой?

— Самый сильный дух, могущественней вашей Медеи, — не своим голосом отвечала Тамара, увлеченная мыслью, что здесь возможна очень интересная игра. К ее крайнему удивлению, однако же, он улыбнулся какой-то детски простодушной улыбкой, как умел улыбаться только Леонид № 1 и, видимо, сразу поняв, что кто-то вздумал подшутить над ним, проговорил:

— Напрасно вы думаете, что меня так легко ввести в заблуждение. Вы не дух, хотя каждая женщина — змий-искуситель и каждая правнучка Евы — дух в бесовской оболочке. Прекрасная дама, меня нельзя ни обмануть, ни соблазнить: вокруг меня невидимые силы, давно уже обратившие в безвредного червя того змея страсти, который таится в каждом внуке Адама.

Глаза Тамары, из двух отверстий ее красной маски, засверкали жгучим пламенем, и шагнув ближе к нему, она страстно проговорила:

— Один владыка на земле — царь зла, со злой шаловливостью разрушающий всякое добро, очаровательно смеющийся над вашим мучеником — распятым Назареем — и всеми подобными ему и посылающий к самому небу стрелы, отравленный ядом насмешки, и во всякое сердце — стрелы опьяняющего сладострастия.

Она приостановилась. Пламенная уверенность звучала в переливах ее голоса, переходя моментами то в нежность и страсть, то в полные гнева угрозы.

— Все сердца пылают огнем и, только испытывая огонь этот, жар опьяняющих поцелуев бога любви, страстное трепетание, только кружась в оргии ненасытной и всегда пламенной вавилонской Астарты — только тогда упоенный сын земли, в восторге воспевает хвалу всем демонам ночи. Глупец, ты охладил сердце твое, превратив его в мягкий холодный воск, на котором отпечатались все добродетели. К чему это? Твои взывания к каким-то астральным созданиям и мертвецам, блуждающим, по твоему мнению, где-то в пространстве, делают тебя самого странным, больным существом. Эти воздушные господа выпили горячую кровь тела твоего, перелив в него свой могильный холод, посыпали пеплом голову твою, в руки вложили посох и сердце наполнили мученичеством и слезами. Смотри на себя, ты молод, но ты стар: в твоем теле лениво течет кровь пустынника-аскета и, едва зародятся в голове твоей мысли о наслаждении, как их рассеивает могильное дыхание твоих мертвецов. Ты весь устремился, к небу, забывая, что небо с его населением для нас совершенно неизвестная страна. Безумный человек, пойми, что твои астральные гости тебя бессовестно обманывают: добродетель — тяжелые оковы, крест на Голгофе, пытки и терновые венцы, и те, которые принимают безропотно все эти подарки вашего небесного тирана, бестолковый народ, доводящий себя различными самовнушениями до состояния не ясновидящих, как думаешь ты, а сумасшедших и идиотов… Молчи, я еще не окончила…

Произнося последние слова, Тамара гневно топнула ногой, заметив, что по лицу Леонида забегали морщинки, показывающие, что в душе его царствует теперь смех.

— Слушай, глупый ты человек, вот я тебе расскажу сказочку. Когда-то на небе находился лучезарный благородный архангел, ясно понимавший, что совершенная чистота и добродетель — Бог — совершил ужасающую несообразность: сотворив материальные миры и подчинив человека законам материи, плоти и крови своей, Он в то же время оплел его сетями различных добродетелей, родина которых там, в небесах. Архангел понял, что ошибка эта породит раздвоение в человеке, так как одни силы тянут его к небу, другие цепями страстей приковывают его к земле, что в будущем это образует бури в сердцах и бесконечные страдания. Он был справедлив и благороден и потому, пылая негодованием, собрал великие сонмы подчиненных ему ангелов и произнес полную гнева речь. Я не знаю, какие именно слова говорил он, но думаю, что они были ужасны: все небо горело молниями, от которых дымились крылья ангелов, а миры дрожали, как в агонии, пронзаемые огненными копьями молний. Старый деспот, почувствовав бессилие свое унять эту первую великую революцию в небесах, далеко ушел от своих бунтующих ангелов в глубокие недра небесных покоев. С тех пор Его никто не видит и небо стало безмолвной пустыней, потому что молниеносный архангел со всем сонмом своим сорвался с вершины. Здесь, на земле, он стал называться Сатаной, а ангелы — демонами. Тысячелетия идет вечная борьба между Сатаной и Богом. Кто из них прав — это всем говорит простой, здравый рассудок и, так как они никогда не сведут своих старых счетов, то устремляться к небесам, отворачиваясь от горячих поцелуев земли, могут только слабоумные или безумцы. Знайте, Леонид, я давно уже храбро стала под черное, гордо развевающееся знамя моего милого молниеносного Сатаны и никогда не раскаюсь в этом. В моих жилах течет кровь, как бурная река, к груди моей приливают силы жизни и зовут к наслаждениям, в голове моей — целые вихри мыслей, сжигающие всех богов, которым поклоняются слабоумные люди, и раскрывающие мне дверь земного рая. Все цепи добродетелей Сатана снял с меня и потому я свободна в пороках своих, как свободна от всяких укоров совести тигрица, отдыхающая под пальмой на растерзанном ею теле святого отшельника. Он молился и истязал себя и вот награда отдыхающего где-то в небесах Творца: его кости разнесет знойный ветер пустыни, а мясо его будет прогуливаться по пищеварительным органам зверя, слепо повинующегося противнику великого идеалиста вселенной, адреса которого, впрочем, я совершенно не знаю.

Тамара говорила все это бурным, волнующимся голосом, в котором моментами слышался то гнев, то страстность, то восторг, то нежность. Только при последней фразе в голосе ее прозвучала ирония. Леонид в течение всей ее речи стоял, все ниже сгибаясь и опуская голову, и лицо его делалось то иронически-важным и строгим, то удивительно грустным, точно обвеянным черной тучей, то смеющимся, и тогда тысячи морщинок, точно в какой-то пляске, пробегали по лицу от лба к его губам. При последней фразе Тамары лицо его смеялось, хотя в то же время в нем было что- то больное, грустное, плачущее. Она

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату