Через несколько минут Стиден, с которого мы сорвали скафандр, лежал на кушетке в приборном отсеке. Капитан приложил ухо. к его груди и вдруг счастливо рассмеялся:
— Живой! Живой наш старикан! Столпившись возле Стидена, мы наперебой тянулись к его руке, желая лично убедиться, что пульс есть. Наконец лицо ветерана дрогнуло, а когда послышался его невнятный шепот: «Так я сказал Пиви, я сказал…» — наши последние сомнения исчезли.
От Стидена нас оторвал пронзительный крик Уайтфилда:
— С мальчиком что-то неладно!
Стэнли со своей второй ношей был уже на полпути к кораблю, но теперь он спотыкался, и с каждым шагом сильнее.
— Это невозможно, — хрипло прошептал Уайтфилд. — Это невозможно. Поле не должно влиять на него!
— Боже! — Капитан в отчаянии схватился за голову. — В проклятой рухляди нет радио. Он не может сказать, что с ним… Я иду к нему! Поле или не поле, я иду к нему!
Он рванулся бежать, но Тули схватил его за рукав.
— Стоп, капитан! Он, пожалуй, сам справится.
Стэнли опять бежал, но как-то странно, будто не видя, куда бежит. Два или три раза он падал, но ему удавалось подняться. Последний раз он упал почти у самой «Цереры». Видно было, как силится он добраться до входного люка. Мы орали, и молились, и обливались холодным потом, но сделать ничего не могли.
А потом он скрылся: попал наконец в люк.
В мгновение ока мы втащили обоих внутрь. Чарни был жив. С первого взгляда убедившись в этом, мы бесцеремонно повернулись к нему спиной. Сейчас для нас существовал только Стэнли. Воспаленный язык и струйка крови, сбегавшая от носа к подбородку, лучше всяких слов объясняли случившееся.
— У него разгерметизировался скафандр, — сказал Хэрриган.
— Отойдите-ка все! — приказал капитан. — Мальчику нужен воздух.
Мы молча ждали. Наконец слабый стон возвестил нам, что мальчик начинает приходить в чувство. Как по команде мы все заулыбались.
— Какой храбрый мальчик! — сказал капитан. — Последние сто ярдов он протянул только на силе духа, больше ни на чем. — И снова повторил: — Какой храбрый мальчик! Он получит Медаль Астронавта, даже если мне придется отдать ему мою собственную.
Каллисто, голубой, все уменьшавшийся на нашем телевизоре шар, был самым обыкновенным, ничуть не загадочным миром. Стэнли Филдс, почетный капитан «Цереры», приставил большой палец к кончику носа и одновременно показал экрану язык. Не слишком элегантная пантомима, зато символ торжества Человека над враждебными силами Солнечной системы.
ШТУКОВИНА
© Clifford Simak, Contraption, 1953
Клиффорд Д. Саймак
Фантастический рассказ
Перевод с английского Татьяны Гинзбург
Рис. Г. Алексеева
«Юный техник» 1978'07
Штуковину он заметил в кустах ежевики, когда гонялся за коровами. В тени высоких тополей он не мог разглядеть ее как следует, а задерживаться здесь ему не позволяло время, потому что дядя Эб был очень зол на него из-за этих двух отбившихся телок. Если бы сейчас он разыскивал их слишком долго, ему снова не миновать порки, а он свою дневную порцию и так с лихвой получил. Без ужина его тоже наверняка оставят, потому что он забыл принести воды из ручья. И тетя Эм весь день напускалась на него за плохо прополотый огород.
— В жизни не видывала такого никудышного мальчишку! — визжала она, а потом пошла твердить, что ожидала хоть капельку благодарности за то, что она и дядя Эб взяли его к себе, избавив от сиротского приюта, но нет, он никогда не был благодарен им, он доставлял им одни хлопоты, никакой помощи они от него не видели, и вообще только небу известно, что из него вырастет.
Он нашел телок на опушке леса, возле орешника, и погнал их домой, а сам поплелся сзади, опять строя планы бегства, но зная при этом, что никуда не убежит, потому что бежать ему некуда. Хотя, говорил он себе, нигде, наверное, не может быть хуже, чем здесь, у тети Эм и дяди Эба, которые на самом деле вовсе ему не дядя и тетя, а просто чужие люди, взявшие его не воспитание.
Дядя Эб уже кончил доить коров, когда он пригнал этих двух телок, и дядя Эб снова принялся отчитывать его за то, что он упустил их, когда собирал стадо.
— Вот, — сказал дядя Эб, — мне пришлось одному всех их доить и только потому, что ты их не пересчитываешь, сколько я тебя ни учу.
И дядя Эб взялся за кнут, чтобы объяснить все это еще убедительнее. А потом они пошли домой, и дядя Эб всю дорогу ворчал, что от некоторых мальчишек больше убытка, чем прибыли, а тетя Эм встретила их у двери, чтобы напомнить Джонни о необходимости вымыть как следует ноги, потому что она не хочет, чтобы он пачкал ее прекрасные простыни.
— Тетя Эм, — сказал он, — я ужасно голоден.
— И не мечтай! — Она поджала губы. — Может, поголодав разок, не будешь таким забывчивым.
— Только ломтик хлеба, — попросил Джонни. — Без масла, без ничего. Только ломтик хлеба!
— Молодой человек, — сказал дядя Эб, — ты слышал, что тебе сказала тетя. Мой ноги и марш в постель!
Итак, он помыл ноги, лег и уже в постели вспомнил то, что он видел в кустах ежевики, а также вспомнил, что ни словом об этом не обмолвился, потому что дядя Эб и тетя Эм сами все время что-нибудь говорили, а ему не давали рта раскрыть.
И вот тут он принял решение ничего им о своей находке не рассказывать, потому что, если он им о ней расскажет, они неизвестно что сделают, и, может быть, тогда будет еще хуже. Они все у него отбирали.
Единственной
