— Слушаюсь!
Шеф Имперской СБ принял у меня листок с именами и начал с первого по списку:
— Махно Нестор Иванович…
* * *МОСКВА. БОЛЬШОЙ КРЕМЛЕВСКИЙ ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОРЕЦ. 21 марта (3 апреля) 1917 года.
Человек бежал по коридорам и залам дворца. На него с изумлением смотрели встречные сановники, и даже чопорные камердинеры открывали рты от удивления. Говорят, что если бежит генерал, то в мирное время это рождает смех, а в военное — панику. Но что тогда сказать, если по коридорам Императорского дворца бежит, да-да, буквально бежит, даже не генерал, а целый министр? Причем не просто министр, а человек, который всегда был эталоном выдержки и спокойствия?
* * *МОСКВА. БОЛЬШОЙ КРЕМЛЕВСКИЙ ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОРЕЦ. 21 марта (3 апреля) 1917 года.
Томительный, хотя и очень насыщенный событиями день близился к завершению. Начавшись с моего выступления на открытии сессии Государственной Думы, он томительно тянулся до самого вечера, наслаивая второстепенные события, служившие лишь фоном к ожидаемым большим известиям.
Я встал и сладко потянулся. Эх, кабинэт, кабинэт… Сколько всякой бумажной работы приходится делать Императору ежедневно! Казалось бы — ты на самой вершине, наплюй на всех, живи красиво! Но нет, не работает такая схема. Увы или ах, но не работает. Устраненность от дел ни к чему хорошему не приводит. Можно, конечно, как братец Коля, и знать не ведать о событиях в стране и спокойно играть в домино в тот момент, когда в столице уже начинается Февральская революция, но чем это все закончилось? То-то же.
Но с кабинетной работой надо что-то делать. Пожалуй, пора начинать бегать по утрам. Кстати, о бегать, кроссовки-то еще не изобрели. Надо будет поработать над этим и выступить в качестве рекламоносителя.
Нажимаю кнопку на передней панели стола. Является адъютант. Сегодня дежурит граф Воронцов-Дашков.
— Вот что, Илларион, организуй-ка мне кофе, будь добр.
— Сию минуту, Ваше Величество. Принесли вечерние газеты. Будете смотреть?
— Газеты? Да, давай и газеты.
Через минуту уже сижу в кресле и делаю глоток прекрасного кофе. Что ж, газеты, поглядим что пишут газеты…
Первые полосы заняты репортажами об открытии сессии Государственной Думы и о моем там выступлении. Так-с, за мир, за дружбу, за все хорошее и против всего плохого, требование к Думе принять закон о земельной реформе, о порядке созыва Конституционной Ассамблеи, обращение к парламентам и народам воюющих стран с поддержкой мирной инициативы, выраженной Особой Е.И.В. Государя Императора Всероссийского… Так, тут все ясно, свою речь я себе представлял, а комментировать мою речь особо не полагается, так что все было восторженно-сдержанным с упором на верноподданнические настроения собравшихся.
Вторым по значимости событием был репортаж с первого дня работы Трибунала над участниками заговора. Тут пока особых сенсаций не было, главные свидетели и главные события будут завтра, а пока же шел обычный установочный день начала большого процесса.
Просмотрев комментарии и убедившись, что все идет по плану, я перешел к следующим новостям. В следующих новостях шло продолжение темы вчерашней демонстрации и моего выступления. Но поскольку тема уже освещалась вчерашними вечерними и сегодняшними утренними газетами, то эта тема уже отошла на второй план и освещалась постольку-постольку. Полюбовавшись на свою фотографию на броневике, я усмехнулся и двинулся дальше.
Большое интервью с командиром Лейб-Гвардии Георгиевского полка генералом Тимановским. Рассказ о полке, о некоторых героях, о героизме на войне, бла-бла-бла… Ага, вот, генерал рассказывает об устоявшемся на фронте мнении о том, что роль ветеранов в новой России должна быть повышена, равно как значение и статус Имперской Службы как таковой. Люди, служащие России и обществу должны взять на себя миссию вести за собой. И в таком духе…
— Ваше Величество! К вам со срочным делом Министр иностранных дел господин Свербеев!
— Проси.
Что ж, сейчас что-то узнаю. Судя по тому, что это МИД, известия будут касаться скорее вопроса внесения Вильсоном в Конгресс акта вступлении США в войну, ведь о катастрофе на Стоходе вряд ли будет докладывать министр иностранных дел.
Свербеев зашел очень быстро, чуть ли не забежал.
— Ваше Императорское Величество!
— Что там с Америкой? Внес Вильсон?
Сбитый с мысли Свербеев на секунду растерялся, но быстро уловил суть вопроса.
— Э-э… Нет, Государь. Президент Вильсон отложил внесение в Конгресс документа об объявлении войны Германии, мотивировав это необходимостью дополнительных консультаций. Но я не об этом!
— Не об этом? Так, о чем же, черт возьми, если не об этом?! Что может быть важнее невступления США в войну?!
У меня на душе нехорошо похолодело. Свербеев же ответил коротко:
— Германия, Государь! Германия объявила о присоединении к инициативе "Сто дней мира". И только что получены такие же сообщения из Вены и Константинополя. Все наши противники остановили войну, Государь…
Глава 12. Гроза над Москвой
МОСКВА. НОЧЬ НА 22 марта (4 апреля) 1917 года.
Удар грома совпал с требовательным стуком во входную дверь. Растрепанная и перепуганная прислуга выскочила навстречу спешно вышедшему из спальни владельцу дома.
— Катя, кто там? — спросил взволнованный хозяин. — Что-то случилось на заводе?
Девушка лишь невнятно пискнула и с паникой в глазах указала в сторону входной двери. А оттуда по лестнице уже поднималось несколько незнакомцев, синие шинели которых заставили сердце Дмитрия Дмитриевича сжаться в нехорошем предчувствии.
— Чем обязан, господа? — осведомился он у гостей, стараясь не выдать дрогнувшим голосом свое беспокойство.
Старший из вошедших кивнул, очевидно обозначая приветствие, а затем поинтересовался довольно холодно:
— Я имею честь говорить с Дмитрием Дмитриевичем Бондаревым?
Хозяин склонил голову, подтверждая.
— Точно так. Чем обязан? И, простите, с кем имею честь?
Главный вошедший спокойно отрекомендовался:
— Ротмистр Воскобойников, московский жандармский дивизион. Имею предписание сопроводить вас в Высочайший Следственный Комитет для дачи пояснений.
Горничная испуганной ойкнула в сторонке.
— Каких пояснений? — растерялся Бондарев. — Ночью? В такую погоду?
— Дело совершенно срочное и не терпит отлагательств. Вопрос имперской безопасности. У дверей вас ждет машина. Благоволите одеваться…
* * *— …Степан Андреевич Степанов?..
— …Артамонов?…
— …Михайлов?…
— Розовский?..
— … Имею предписание…
— …предписание…
— … Вопрос имперской безопасности…
— … Благоволите одеваться…
Удары грома, удары кулаками в двери, испуганные растерянные лица, выхватываемые молниями из темноты.
— … Благоволите одеваться…
— … в Высочайший Следственный Комитет…
* * *МОСКВА. ДОМ ИМПЕРИИ. НОЧЬ НА 22 марта (4 апреля) 1917 года.
Ослепительная вспышка осветила Екатерининский зал, ударил гром, задрожали оконные стекла. Первая весенняя гроза 1917 года бушевала над Москвой, сметая в своем вихре ветхие конструкции, обрушивая старые прогнившие деревья, смывая неудержимым ливнем все то, что скопилось в моей Империи за столь долгую и столь бурную зиму. Весна открывала себе дорогу, весна громко и размахом объявляла о своем прибытии.
Найденная среди завалов царского добра скрипка Страдивари пела в моих руках безумной мощью "Шторма" Вивальди, и аккомпанирующий ей гром небесный придавал музыке тот самый изначальный смысл, превращая
