Командир «Муромца» коснулся моего локтя и указал большим пальцем вниз.
— Может быть, лучше было бы поездом, Ваше Императорское Высочество? Зима. Погода неустойчивая. В Орше тридцать минут назад шел снег!
— Нет, Георгий Георгиевич! Нельзя! В Оршу вот–вот начнут прибывать войска из Минска и мне нужно их обязательно встретить!
Горшков пожал плечами, мол, мое дело предупредить, а там, хозяин–барин. Я и сам понимал всю рискованность моей авантюры, но выбора не было. Меня не покидало ощущение, что мы теряем темп, да и оставлять войска в Орше без хозяйского ока было рискованно. Мало ли там какие настроения. Тем более, пример был буквально только что.
Нам стало известно, что генерал Пожарский, командир того самого Георгиевского батальона, который был нашей козырной картой в этой Большой Игре, собрал своих офицеров и заявил, что он против похода на Петроград и даже если он получит приказ стрелять, то такой приказ он выполнять не намерен.
Комитету об этом быстренько доложили и я попытался срочно проблему ликвидировать, однако я был буквально шокирован фразой Иванова о том, что мол Государь в курсе этого дела, но никаких решений повелеть не соизволил. Услыхав такое я лишь недобро усмехнулся. Ох, уж этот Николай Кровавый, мать его Императрицу… Прямо беда с такими правителями, ей–богу!
Мне спешно пришлось убеждать Иванова и Лукомского сочно отправить этого кадра на повышение. Он был оставлен в Могилеве, получив назначение на должность дежурного генерала, вместо якобы отбывающего на фронт генерала Кондзеровского. Насколько я знал генерал Пожарский с выбитыми зубами и сломанной рукой уже давал показания Лукомскому об участии в заговоре. А в соседних «кабинетах» беседовали еще с несколькими офицерами батальона об их антигосударственной деятельности. Офицеров, кстати, «забрал» с собой «на повышение» сам Пожарский, благо рука у него была сломана левая и писать он мог.
Георгиевский батальон временно возглавил сам генерал Иванов, а на место выбывших «на повышение» офицеров были назначены другие, преданные лично Иванову. Так что с этой стороны подвоха быть в принципе уже не должно. А вот войска прибывающие в Оршу — это еще вопрос, который следует изучать со всем прилежанием.
И как там мой разлюбезный «Кровавый» братец? Каких подвохов ждать от него? Я задумчиво проводил взглядом уплывающую вдаль станцию, на которой сотни солдат спешно, но без лишней суеты, начали погрузку.
Георгиевский батальон выдвигался в сторону Орши.
* * *ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Толпа, весело перекрикиваясь и потрясая революционными транспарантами, шла вперед. В первых рядах весело матерились расхристанные молодчики, в которых можно было угадать бывших солдат Русской Императорской Армии. Анархия и вседозволенность пьянила не меньше, чем уже принятое на грудь. За ними шагали какие–то юнцы неопределенных занятий, раскованные девицы. Попадался и черный люд, но тот как–то косился и явно чувствовал себя не совсем в своей тарелке.
Керенский брезгливо поморщился. Ну, это же надо было такому приключиться! Бес попутал не иначе. Когда он веселый и возбужденный ввалился в зал заседаний Временного комитета Думы, то не сразу обратил внимание на гнетущую атмосферу, царившую в помещении. Как, оказалось, слушали сбивчивый отчет о неудачной попытке захвата Министерства путей сообщения и гибели Бубликова от руки какого–то полковника. Счастливый от ощущения своей значимости, а нужно отметить, что он как раз перед этим выступал на митинге и завел толпу, Александр Федорович был очень удивлен растерянным лицам присутствующих.
Уяснив, что Бубликову не удалось разослать по железнодорожному телеграфу сообщение о революции, да еще и дорога на Петроград для царских войск по–прежнему открыта, Керенский чуть сбавил обороты. Ситуация принимала неприятный оборот, но самое главное Александр Федорович прекрасно понимал, что революция теряет темп. Еще, когда на заседании Временного Комитета читали это проклятое Обращение так неожиданно появившегося ЧК, вдруг стало понятно, что многие готовы идти на попятную. А этого никак нельзя было допустить. Только сохранив напор в период растерянности власти можно добиться успеха и сбросить ненавистный режим, против которого братья столько лет готовили эту революцию.
Конечно, самым правильным было бы самому не лезть на рожон, но, то ли лишнее возбуждение, то ли действительно нечистый под руку толкнул, но пламенный оратор вдруг уведомил присутствующих, что раз революция в опасности, то он, вот прямо сию минуту, идет к собравшимся на площади и, поведя их с собой, лично возьмет под контроль всю железную дорогу.
И хотя осторожный Родзянко пытался что–то сказать, Керенский уже бежал вниз по лестнице. Он не мог себе позволить в такой ответственный момент понадеяться на кого–то и решил сам проконтролировать захват этого важнейшего объекта.
Исходя из опыта взятия под контроль различных учреждений и целых крепостей в эти дни, Александр Федорович прекрасно знал, что самым реальным способом захвата пункта, который охраняется вооруженным гарнизоном, является приход туда множества людей из числа населения города. Почему–то в этом случае приказа на открытие огня не поступало, видимо не хотели, как они выражаются, проливать крови народа.
Керенский относился с презрением к таким душевным терзаниям и комплексам сдающихся. Слюнтяи и идиоты! Они не понимают, что тесто революции замешивается на крови, причем чем больше будет крови с обеих сторон тем лучше.
Но сейчас самым эффективным методом захвата власти была простая схема. Собиралась толпа, которая выкрикивала разные революционные лозунги, поносила власть и предлагала стоявшим в строю «переходить на сторону народа». Затем, видя бездействие войск ввиду того, что офицеры не знали, как им поступить в такой ситуации не имея приказа применить силу, из толпы в строй стражей порядка проникали агитаторы, которые выискивали слабых духом и начинали расшатывать дисциплину, подвергать сомнению их приказы и право власти таки приказы отдавать, ведь перед ними стоит народ! А значит, они должны подчиниться требованиям народа!
Потом, из толпы выбегали подготовленные боевики, которые быстро разоружали офицеров и оставшихся верными присяге солдат, а дальше начиналась вакханалия — с офицеров срывали погоны, не поддавшихся «требованиям народа» били и тащили в толпе для «революционного» самосуда на площади. Тех же, кто уступил, быстро поглощала бушующая толпа и вот они уже вместе с «народом» идут захватывать очередное здание министерства или приводить к «присяге народу» еще одну воинскую часть. Здесь же в толпе, шли хорошо организованные и дисциплинированные молодчики, подчиняющиеся невидимым для простого глаза командам своих старших. И вот, опьяненная вседозволенностью и революционной правотой людская масса шла вперед, увлекаемая опытными направляющими, которые поделив толпу на квадраты, вели людей к известной только кукловодам цели.
Революционная гидра расползалась по столице.
По существу Бубликов совершил ошибку, понадеявшись на то, что войска
