Не забывая о временно выведенном из строя и раненом, но пока еще живом финикийском пацане, я описал полукруг, дабы тот, если очухается и решит вмешаться, был в поле моего зрения – сюрпризов нам не надо. Это мы сюрпризы своим вражинам преподносим, а нам – хренушки, я так не играю! И куда же, спрашивается, в самом деле наши-то запропастились?
– А что у вас за оружие такое странное, из которого вы меня в Кордубе ранили? – спросил вдруг Дагон, отойдя на пару шагов. – Я уж думал, это молния, но потом лекарь вытащил у меня из раны кусочек бронзы. Это ведь не аркобаллиста была? Дым, грохот, вспышка – какая-то смесь египетской соли с чем-то?
– Египетской, говоришь? – Наемник явно тянул время, ожидая чего-то, а скорее – кого-то, но кое-кого ожидал ведь и я, а тема была достаточно интересной. – Нам эту соль привозят из Скифии, а откуда сами скифы ее берут, никто не знает. Может, и из Египта. Как выглядит та египетская? – я тоже отошел и, не теряя его из вида, достал левой рукой пистоль, затем болт из нарукавного кармана, вставил в гнездо толкателя, упер в камень и резко вдавил до щелчка спускового механизма. Потом убрал заряженную пистоль обратно и тем же макаром перезарядил вторую.
– Белая или серая, как и обычная, на вкус тоже солоноватая, но послабее, – проговорил финикиец, оценив дистанцию и поняв, что внезапным прыжком ему ее не преодолеть. – Если ее смешать с чем-то горючим, то смесь вспыхивает от малейшей искры. Она?
– Она самая, – подтвердил я, получив от него несопоставимо больше полезной информации, чем он от меня. Ясно, что речь идет о селитре, скорее всего – индийской, но раз они ее называют египетской – значит, в Египет ее из Индии точно привозят. – А вы ее откуда знаете?
– Наши жрецы используют ее в храмах для огненных «божественных чудес» – очень красивые вспышки получаются. Но дорого стоит – во много раз дороже обычной соли, – и снова Дагон невольно подтвердил мою догадку об индийской версии, поскольку египетская для расположенной буквально рядом с Египтом Финикии едва ли была бы очень уж дорогой. – А как вы поджигаете огненную смесь в своем оружии? Я не видел в руках у твоего друга ни факела, ни масляной лампы.
– Это тайна наших жрецов. Мы получаем из храма готовые снаряды, а как они устроены – никто не знает. Даже распиливали их, чтобы узнать секрет, но нашли внутри только эту легкогорючую смесь, которую знаем и без того. Как она загорается в момент выстрела – так и остается непонятным, – пользуясь подвернувшейся возможностью, я оттачивал нашу легенду, состряпанную на тот случай, если нас таки спалят с пистолетом Васькина, и кажется, получилась она у нас очень даже недурно.
– Поэтому вы бережете их и пользуетесь аркобаллистами? Я так и подумал. А почему ваши маленькие аркобаллисты без дуг? Внутри пружина из черной бронзы?
– Почти. Похуже вашей, зато дешевле.
– Меньше самоцветов добавляете?
– Да, у нас их мало. А еще, старина Дагон, у меня мало времени – я устал и хочу спать. Сколько еще человек ты ждешь на помощь? – вернул я его к безрадостной для него реальности.
– Какая разница? – тоскливо процедил тот. – Ты ведь не дашь мне их дождаться, верно? Или, может, договоримся? Сколько тебе платят Тарквинии?
– Хорошая попытка, Дагон! – осклабился я. – Многих ты так уже перевербовал? Только вот беда – поздновато нам с тобой договариваться.
– Из-за этой юной турдетанки?
– И из-за нее тоже. Но не только из-за нее. Наверное, я тебя сейчас удивлю, но на это мне глубоко наплевать. Не поймешь – твои проблемы. Вспомни-ка своего бойца – последнего, которому ты сам перерезал горло. И вспомни своих раненых, которых ты сам добил. У нас так не делается. И уже хотя бы поэтому нам с тобой не по пути.
– Не делается? Да что ты знаешь, щенок, о тайной службе?! Да быть такого не может, чтобы в ваших тайных службах не добивали своих, когда они становятся обузой!
– Может быть. Но там, где служил я, так не делается. Ну, теперь ты достаточно отдохнул? Тогда – поднимай фалькату, и закончим наше дельце! Своих ты не дождешься!
– А что, если я на самом деле хочу тебя перекупить? Или ты думаешь, что мои наниматели беднее Тарквиниев?
– Я же сказал тебе, что нам с тобой не по пути.
– Жаль…
Финикиец сделал отчаянный выпад, стараясь достать фалькатой мое плечо, но я парировал стандартной сабельной защитой, никак не вредящей «средневековой» заточке моего клинка. Он же из-за хромой ноги не успел вернуться в исходную позицию, и острие моего меча, лишь слегка притупившееся о его кольчугу, располосовало его предплечье.
– Десять шекелей в день! – прохрипел он, зажимая рану. – Без обмана! Клянусь Мелькартом, Астартой и великим Баалом! Нам нужны такие люди!
– А почему не сразу статер? – ехидно поинтересовался я, выбивая фалькату из его ослабевшей руки.
– Статер? Это много. Но пожалуй, можно поговорить с хозяином…
– Обязательно – когда встретишься с ним у богов! Не забудь! – и я проткнул ему горло острием клинка.
Над береговым склоном показалась башка очухавшегося наконец финикийского новобранца, и я двинулся ему навстречу, но не понадобилось – тот, охнув, рухнул вперед, показав торчащее из спины оперение арбалетного болта.
– Вы чего, млять, порыбачить по пути решили? – спросил я наших, когда они высадились и подошли. – Много рыбы поймали?
– Ну, почти – Серегу вот вылавливали. Вздумал, млять, на полпути искупаться в заливе! – объяснил Володя. – Еще и чуть арбалет не утопил, долбаный растяпа!
– Я ж разве нарочно? – обиженно возразил тот, хлюпая по камням мокрыми сапогами. – Днище у лодки, млять, скользкое! Вот, фингал даже набил об сиденье! Чего вы ржете? Больно, млять! И вода, млять, холоднющая!
– Ладно, проехали! Я тут немножко намусорил – помогите-ка мне прибраться!
Когда мы обшарили трупы финикийцев на предмет полезных для нас трофеев и притопили их в заливе с помощью увесистых булыжников, наложенных в капюшоны их плащей, собрали боеприпасы, проверили на всякий пожарный, не забыли ли вдруг чего, погрузились в лодку и отчалили – уже светало. Не знаю уж, как ребятам – ну, не считая искупавшегося в заливе и теперь стучащего зубами Серегу, – а лично мне спать хотелось страшно. Но с этим следовало несколько повременить. Я спустил на храм Астарты немало денег нашего нанимателя, и за них полагалось наконец-то отчитаться. Благо было чем.
– Это он! – опознал Фуфлунс, когда я вытряхнул из свернутого мешком плаща Дагона на траву во дворе «конторы» голову неуловимого до сей поры финикийца. – Вы все-таки сделали это!
Но главным было, конечно, не его опознание.
