Он указал на буквы, вырезанные прямо под цифрой шесть: nocte.
Полночь.
– Это имя часового мастера, – сказал Северин.
– Я в этом не уверен… Вероятно, это подсказка, как правильно смотреть на часы.
– Можно я просто посмотрю на них без защитного стекла? – спросил Северин.
– Только если обещаешь ничего не сломать.
– Обещаю, я ничего не сломаю.
Энрике подозрительно прищурился, а потом кивнул в сторону часов. Северин осторожно поднял кварцевое стекло. Он задумчиво осмотрел серебряную фольгу, покрывавшую изящные фигурки на часах.
Затем он резко опрокинул часы, и они завалились на один бок. Гипнос взвизгнул, а Энрике вскочил с кресла.
– Что ты сделал? – возмутился он.
– Что захотел, то и сделал. Это мои часы.
– Но ты обещал! – взвыл Энрике.
– Да, но я скрестил пальцы.
Гипнос театрально вздохнул.
– О нет! Он скрестил пальцы!
Энрике бросил на Гипноса уничижительный взгляд.
– Что, если ты повредил какое-то обозначение и уничтожил важнейшую информацию, и теперь мы никогда не найдем Тристана…
– Я дал тебе четыре часа, – сказал Северин. – Ты – профессионал в своем деле. Если бы здесь было что искать – ты бы уже это нашел. Для меня это является достаточным доказательством непригодности этих часов.
– Я… – растерялся Энрике.
По правде говоря, он чувствовал себя и польщенным, и оскорбленным одновременно. Но когда он бросил взгляд на опрокинутые часы, все эмоции оказались поглощены неподдельным ужасом. В воздухе витала серебряная пыль – все, что осталось от тонкой фольги, покрывавшей символы. На них упал тусклый вечерний свет, и на циферблате появились четкие тонкие тени.
– Ты этого добивался? – спросил Гипнос. – Кажется, он онемел!
– Заткнись, Гипнос… – начал Северин.
Но Энрике не слышал их перепалки. Он медленно подошел к часам. Его сердце тяжело билось у него в груди. На часах появился новый узор, похожий на чернила, разлитые по резному дереву. Слова, сотканные из света, тени и серебра. Там, где с поверхности сошло покрытие, блеснуло что-то бледное. Белое, с желтоватым оттенком. Как… как…
Гипнос привстал с кресла, облокотившись на руки.
– Господь милосердный, так часы на самом деле сделаны из костей?
Северин прищурился.
– На них что-то написано.
До этого надписи просто не было видно. У ее автора был очень неразборчивый почерк, но, тем не менее, Энрике быстро перевел латинские слова:
Всю твою жизнь я с тобой проживаю,Но только раздор меня обнажает.Мое количество позволит рассудить,Каким наш мир на самом деле должен быть.Энрике пододвинулся к часам и начал осторожно водить пальцами по загадочной надписи.
Подняв взгляд, он увидел, как ожили глаза Северина: в них появилась надежда. Все трое сели на пол вокруг часов. Гипнос подтянул колени к груди. Северин сидел, скрестив ноги и руки. Энрике растянулся на полу и, взяв блокнот и ручку, начал переписывать текст загадки. Это была их первая удача за несколько часов, и он чувствовал внезапный прилив сил, словно по его венам разлился солнечный свет.
– Мое количество, – пробормотал Северин. – Это предполагает, что у загадки двойной ответ. Может, «количество» относится к цифрам на циферблате?
– Да, но на часах всего двенадцать цифр, – сказал Гипнос. – Что может быть всегда с тобой, иметь отношение к числу «двенадцать» и появляться только во время раздора?
Так начался самый мучительный час в жизни Энрике. Сначала они обсуждали зубы, но Северин быстро отбросил это предположение. У кого вообще может быть двенадцать зубов?
Втроем они обдумали разные ответы, но ни один из них не подходил. Минуты длились целую вечность. Костяные часы так и лежали на боку. Гипнос поднялся на ноги начал расхаживать кругами, умоляя принести ему вина. Северин ушел в себя, нервно перебирая кисточку на подушке Тристана.
– Дурацкие часы! Может, они и правда сделаны из костей, а может, и нет.
Северин поднял голову.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что эти часы, возможно, сделаны не из костей.
– Кости.
– Это может быть ответом на загадку? – спросил Энрике.
– Всю твою жизнь я с тобой проживаю, – прочитал Гипнос. – Сходится. Хотя я считаю, что некоторые люди рождаются бесхребетными. А дальше: но только раздор меня обнажает. Что это значит?
Энрике молчал. Сперва эта часть загадки тоже сбила его с толку, но кости действительно обнажались во время борьбы. Он убедился в этом еще на Филиппинах. Тогда отец брал его с собой в провинции Капис и Кавите, чтобы проверить свои рисовые поля. Вдоль дороги тянулись выбеленные церкви и небольшие дома, которые выглядели так, словно их могло в любую минуту сдуть порывом ветра. На обочинах сидели нищие попрошайки, и, вне зависимости от возраста, у всех были тусклые, пустые глаза. Тяжелая жизнь уничтожила в них все мечты и надежды. Там он видел детей с выпирающими ребрами. Острые локти, покрытые грязью. Тревожно большие глаза на изнуренных голодом лицах.
– Я думаю, это тоже сходится, – тихо сказал он.
Гипнос бросил на него странный взгляд. Энрике не хотел задумываться о его значении, поэтому он снова заговорил:
– Последние две строчки тоже подходят. Мы знаем, что у Падшего Дома были мрачные интересы. Они вполне могли использовать кости, буквально или метафорически. В этом случае строка «каким наш мир на самом деле должен быть» означает, что они следовали своим личным интересам, а не интересам всего человечества. Остается только предпоследняя строка: мое количество позволит рассудить. Это – последняя подсказка. Возможно, имеется в виду количество костей в человеческом теле? Сколько их всего?
– Двести шесть, – не раздумывая, ответил Северин.
Энрике нахмурился.
– Мне стоит знать, зачем ты держишь эту информацию в голове?
– Не думаю, – ответил Северин с хищной улыбкой.
– Но на циферблате нет числа двести шесть.
Северин издал тихий смешок.
– Шесть минут третьего. Два-ноль-шесть. Двести шесть.
Все трое посмотрели на часы. Теперь они словно начали потрескивать. Энрике в голову пришла безумная мысль: вдруг часы знают, что их тайны почти разгаданы?
Энрике начал медленно двигать стрелки часов. Он даже не заметил, как к нему подошли Гипнос с Северином. Он как будто посмотрел на них со стороны: трое молодых людей склонились над часами, сделанными из костей. Историк почувствовал, что их связал общий голод. Вероятно, когда он будет утолен, их души невозможно будет различить.
Энрике ждал.
Он ждал, когда сработает сила Творения, но ничего не происходило.
– Не работает, – сказал Гипнос. – Что мы сделали не так?
У Энрике сжалось сердце.
– Мы не следовали указаниям, – вдруг сказал Северин, указывая на слово под цифрой «шесть»: nocte. Полночь.
– Но до полночи еще несколько часов!
Северин отвел взгляд. Он потер шрам на ладони и потянулся за баночкой с гвоздикой. Он задумчиво жевал высушенный бутон гвоздики, не обращая внимания на повисшее в комнате напряжение.
– По крайней мере, к этому времени девочки уже вернутся.
После этого Северин ушел по делам, связанным с управлением отелем, оставив Энрике и Гипноса наедине. Энрике не знал, что ему делать, и, в конце концов, оба вернулись к
