— Да, верю! — с вызовом ответил я, недоумевая, к чему она ведет.
— Верите в то, что зло непременно будет наказано?
— Конечно.
— Верите в то, что вам непременно надо меня поцеловать?
— Да, верю, — кивнул я. Мне вдруг показалось весьма разумным и естественным подойти к ней ближе, коснуться нежной прозрачной кожи, вглядеться в серебристую радужку глаз, заметить светлую трогательную ресничку на правой щеке, провести по ней большим пальцем, смахивая в пустоту, окунуть руки в золото волос, притянуть к себе ее голову, совсем близко, так чтобы наши дыхания смешались… И только, когда до ее губ оставалось полвздоха, когда замерло сердце, у меня вдруг защипало в носу, и наваждение рассеялось. Я оттолкнул Лидию от себя, развернулся с колотящимся сердцем, сдерживая чихание и недоумевая, как такое могло случиться, ведь был уверен, что…
— Никогда так больше не делайте! — выдавил я зло.
Лидия подошла и прижалась к моей спине, я резко отстранился.
— Теперь вы видите, господин инквизитор, что волю человека не так просто подчинить. Тем более, волю к жизни. И заметьте, несмотря на ваше желание меня поцеловать…
Я возмущенно вскинулся, но Лидия обошла меня кругом и заглянула испытующе в глаза:
— Не надо обманывать, себя, по крайней мере. Так вот, несмотря на это, вы нашли в себе силы противостоять наваждению. И пусть это был простенький прием, которым владеет любая гадалка или мошенница, но заставь я вас пырнуть себя ножом, уверяю вас…
— Это так вы зачаровали стражника? — вспомнил я его пустые глаза и содрогнулся.
— Конечно, — кивнула она. — В этом нет ничего особенного и тем более колдовского. Просто знание особенностей человеческого восприятия, хотя Антон мне и не верит.
Лидия печально улыбнулась, а я все никак не мог отделаться от так называемого простенького наваждения. Я смотрел на нее и горько жалел, что опомнился в последнюю секунду. Если бы только… Я посмотрел на свою руку, на палец, к которому прилипла ресничка, смахнул ее и встряхнул головой, словно навязанное желание было досадной мошкарой, которая кружилась возле моего лица.
— Достаточно всего лишь подцепить жертву на крючок согласия, то есть, на те понятия, которые она принимает как безусловные. У стражника это была собачья преданность капитану, у вас же непоколебимая вера в Единого…
— Хватит! То, что вы не можете подчинить чужую волю, еще не означает, что это не мог бы сделать колдун!
— Я знала колдуна, который был очень стар и силен, его демон рос вместе с ним, обрастая новыми страхами и пороками, но даже он, слышите! даже он не мог подчинить волю, вместо этого он ломал ее, опустошая человека, причиняя ему страшные муки, внушая страхи и забирая у него желание жить. Человек превращался в безвольную куклу, но даже тогда… Слышите? — она ткнула меня пальцем в висок. — Здесь все равно сохранялся крохотный островок с диким желанием жить! Жить вопреки всему, даже собственно разуму. Именно он заставлял биться сердце, перегонять кровь, а легкие дышать. Не мог колдун, кем бы он ни был, заставить жертву добровольно принять муки и смерть с улыбкой на лице!
Последние слова обожгли сердце и разворошили память. Я сцепил кулаки.
— Скажите, а что именно вы можете внушить человеку?
Лидия опешила.
— Да много чего, но не волнуйтесь, я не стану…
— Вы можете внушить, что я, например… — я помедлил. — Болен?
Она раздраженно протянула:
— Господин инквизитор, уверяю, к вашим соплям и чиханьям я никакого отношения не имею!
— Я не об этом. Но к примеру, вы могли бы внушить подобное?
Лидия задумалась.
— Да, наверное. Я даже могу внушить вам, что у вас звездная сыпь. У вас бы появились симптомы, но едва ли бы вы в самом деле ею заболели. Разве что, если продолжить внушения каждый день, добавляя новых подробностей, то возможно… Хотя не знаю, не пробовала, но вы знаете, интересная мысль!..
— Сядьте в кресло! — прервал я ее разглагольствования.
— Что? — Лидия недоуменно смотрела на меня, а я смотрел в пол, но видел последнюю тихую улыбку. — Зачем?
— Сядьте, пожалуйста, — произнес я устало.
— Вам понравилось играть в убийцу? Смотрите…
— Да сядьте уже наконец и замолчите! — сорвался я и силком подтащил ее к креслу.
— Ну и что дальше? — она насмешливо смотрела на мое отражение в зеркале, а я склонился к ней совсем близко, недопустимо близко, но сейчас мне было плевать. Мне просто необходимо ощущать тепло и близость живого человека, вспоминая мертвых…
— Мое первое назначение было в Асад, как раз накануне мятежа… — начал я.
— Вы решили поделиться со мной воспоминаниями? Как трогат…
Я с силой зажал ей рот, понимая, что иначе у меня не достанет смелости все рассказать. Она сначала удивилась, потом принялась возмущенно вырываться, но я крепко сжал ей запястье свободной рукой.
— Во время самого бунта я остался единственный церковником в единственной уцелевшей церкви, — слова давались тяжело, крепкие острые ногти Лидии больно впивались мне в руку, раздирая до крови, но боли я не замечал. — Город горел, здания обрушались под осадными снарядами мятежников. К нам принесли женщину, она умирала. Ее грудная клетка была разворочена, видны ребра, каждый вздох давался ей с невероятными страданиями…
Лидия предприняла очередную попытку вырваться, и мне пришлось еще крепче стиснуть ее в объятиях.
— Меня попросила присутствовать повитуха из церковного приюта, чтобы причастить несчастную… и ее ребенка, поскольку женщина была на сносях…
Лидия медленно расцепила впившиеся в мою кожу пальцы, ее глаза застыли.
— Женщина умирала, а ребенок был жив. У нее успели отойти воды… — Я помолчал, все сильнее сжимая ее запястье, хотя Лидия уже не сопротивлялась. — Я помню, как она рожала, как мы уговаривали ее не кричать, отступники уже вошли в город, и она могла нас выдать. Она терпела страшные муки, легкие уже не работали, но с ее губ не сорвалось ни единого крика, она с такой силой вцепилась в мою руку, что у меня еще долго оставались следы… Я ни чем не мог ей помочь, она истекала кровью… Но… искаженное болью лицо мгновенно посветлело, едва она услышала крик своего новорожденного ребенка… Она улыбнулась очень тихой улыбкой и умерла…
Я медленно разжал руку и отпустил Лидию. Запах смерти до сих пор страшит меня, и я ничего не могу с этим поделать. Я слаб, хотя должен давать силу другим. Боль в руке от царапин обжигала, я отвернулся и сказал:
— На лице Ивонны было похожее выражение. Если колдун внушил жертве, что она на сносях, что он помогает ей разрешиться от бремени, то… — я замолчал.
— А ребенок то выжил? — поинтересовалась Лидия, растирая запястье.
— Не знаю. Асад был полностью сожжен, вы знаете. И первыми горели церковные здания, в том числе и приют…
— Ну по крайней мере, вы попытались и дали ему шанс, верно? — Лидия улыбнулась, довольно цинично, в своей
