— Я не про это! Даже если госпожа даст мне вольную, могу ли я выйти замуж? Ведь не осмелюсь сказать будущему мужу, что была в…
Пиона всхлипнула. Я покачал головой, не понимая, что она хочет от меня услышать.
— А если не скажу, получается, солгу перед ликом Единого. И мужу солгу. Это ведь грех, господин инквизитор? Но если я солгу, чтобы спасти его от…
А по этому анатомическому атласу нас учили в Академии, только это раннее издание, не сокращенное, с качественными рисунками и пометками. Невероятно! Мое внимание привлекла дарственная надпись от автора… профессору Кривожу! Я застыл, пораженный неприятной догадкой. Вот зараза!
— Господин инквизитор, вы меня слушаете? — Пиона робко коснулась книги, что я держал.
— Что? Простите, что вы спросили?
Она всхлипнула и повторила:
— Ложь во благо — это грех или нет?
— Ложь — это всегда пло… — привычно начал я, потом осекся. Сколько раз за сегодня я солгал? — Почти всегда плохо. А кому и зачем вы собрались лгать, Пиона?
Она покачала головой.
— Не важно. Правду говорила матушка Еванесса, что не бывает лжи во благо. Простите, что побеспокоила.
Пиону понурила плечи, тяжело вздохнула и ушла, наконец оставив меня в покое.
Я стал лихорадочно перерывать книги, заглядывая на первые страницы. На семи обнаружились подобные дарственные надписи — сомневаться не приходилось. Эта пройдоха ухитрилась не только заполучить состояние несчастной Анны Малко, но еще и завладеть богатейшей библиотекой профессора.
— Господин инквизитор? — да почему же они не оставят меня в покое? Хотя бы на несколько часов! Это была Тень. — Я принесла вам молоко, на ночь. Чтобы хорошо спалось.
— Спасибо, — я взял молоко и выжидающе уставился на невольницу. — Что-нибудь еще?
— Я… — женщина смутилась, потом кивнула. — Еще спросить хотела.
Я устало вздохнул. В этом доме словно все помешанные, может, безумие заразно?
— Если желаешь кому-нибудь смерти, сильно желаешь, это ведь грех?
— Кому вы желаете смерти, Тень? Вашей хозяйке? Она настолько вас замучила?
— Нет, что вы! Госпожа конечно кажется жестокой, но нет. Вы не видели по-настоящему жестоких хозяев, но даже тогда я не желала им смерти. Нет, я не о себе.
— О ком же тогда? — я внимательно смотрел на невольницу.
— Не важно, просто скажите, это грех?
— Все мы иногда желаем смерти своим недругам, в порыве злости или отчаяния. Это плохо, но не грех. Главное, чтобы дальше желания дело не зашло.
— А если… — невольница закусила губу. — Если… А, неважно. Спасибо, господин инквизитор. Не сидите здесь допоздна, вам надо отдыхать.
Тень ушла, а я сидел еще несколько часов, копаясь в книгах. Но мне все равно не давал покоя ее вопрос. О ком она говорила? О Лидии? Кому та может желать смерти? Почему это так тревожит Тень? Когда глаза стали болеть от неустойчивого света газового светильника, я взял пару книг по богословию почитать перед сном и отправился к себе. Странным образом, чувствовал себя намного лучше, даже самостоятельно одолел лестницу. Неужели я действительно спутал резаное ранение с проникающим колющим? Похоже на то, ведь анатомия никогда не была моим любимым предметом.
Я уже взялся за дверную ручку комнаты, как мое внимание привлек женский приглушенный вскрик, потом грохот и шум борьбы. Я вскинулся, рука привычно потянулась за клинком, но нащупала лишь пустое место, оружия не было. Демон, я и забыл! Если Лидия права в своих опасениях на счет кардинала, то тогда… Не мешкая, бросился в дальнюю комнату, где теперь уже слышалась неясная возня. Рывком распахнул дверь и застыл на пороге. Дикая в своей неправдоподобности картина предстала передо мной. Антон пытался связать руки Лидии, которая металась на кровати и всхлипывала, а рядом сидела совершенно отстраненная Тень, что спокойно рисовала. У меня бред?
— Что здесь происходит?
Антон отвлекся, повернув ко мне голову, и пропустил удар. Лидия заехала ему локтем в лицо и вдруг завыла. Теперь при тусклом свете я заметил, что ее лицо искажено, глаза закатились, а в уголке рта пузырилась пена. Сведенные судорогой руки схватили подушку и в единый миг разодрали ее пополам. У нее же приступ!
— Помогите мне, скорей! — промычал Антон, пытаясь поймать сестру за руку. Я скинул оцепенение и бросился ему помогать. Во время приступа безумец невероятно силен, в чем мне пришлось убедиться на собственном опыте. На боль она не реагировала, когда я попытался за волосы усмирить ее, казалось, Лидия этого даже не заметила. Она начала очень быстро бормотать что-то на неизвестном языке, и мне показалось, что я узнал пару знакомых слов. Но слышать их от нее невозможно!..
— Держите ее! — прорычал Антон, вытягиваясь за веревкой, чьи оборванные концы свидетельствовали, что прочность оказалась недостаточной, чтобы выдержать буйную пленницу.
Я придавил Лидию к кровати, но мне казалось, что она вот-вот скинет меня, и все придется начинать заново, но к счастью, Антон успел обмотать ее запястья толстым шнуром, перекинуть хитрый скользящий узел и ловко развести концы веревки, зафиксировав их на краях кованого изголовья кровати. Я отпрянул, а Лидия теперь оказалась пришпилена к ложу, словно диковинная бабочка в коллекции. Но она все равно продолжала вырываться, орать и плеваться, тяжелая дубовая кровать ходила под ней ходуном, смотреть на это было действительно страшно. Я только сейчас заметил, что на Лидии всего лишь тонкая ночная рубашка, что опасно съехала с плеча, поэтому отвел глаза.
— Уходите, господин инквизитор, — устало сказал Антон, вытирая кровь с разбитой губы.
— Часто у нее такие приступы? — ошеломленно спросил я, мой взгляд, как зачарованный, возвращался к бьющейся в припадке женщине.
— Часто, — мрачно ответил юноша и добавил. — Просил же вас не злить ее!
Новый вскрик, и вдруг Лидия опала на кровати и застыла совершенно неподвижно, словно из нее разом ушла вся жизнь. Антон тяжело вздохнул и повторил.
— Уходите. И не дай вам Единый ляпнуть, что видели ее в таком состоянии.
Тень очнулась от своего транса и удивленно посмотрела на нас.
— Все? Закончилось?
— Да, идите спать, Тень. Я с ней посижу.
Невольница встала, разминая затекшие ноги, и протянула Антону кипу рисунков.
— Можно взглянуть? — я не мог просто так уйти, меня терзало любопытство, смешанное с острым чувством вины. Теперь были понятны тревоги Антона и его просьбы не волновать сестру.
— Нельзя, — неожиданно твердо отрезал юноша, забирая рисунки и пряча их у себя за пазухой. — Идите уже, кому сказал.
Он нетвердой походкой обошел кровать, проверил прочность узлов и уселся в кресло, устало откинув голову.
— Вы не пойдете спать, Антон? Вы выглядите утомленным.
— Я не могу ее оставить, — безжизненно ответил юноша.
Я осторожно присел напротив него на кровать, вгляделся в его лицо.
— Я могу с ней посидеть, если хотите. Чувствую себя виноватым, поэтому…
— Нет. Вам
