С точки зрения практической это качество было ценным и плоды приносило. Вот такие и ходили в героях, пока не попадали под колесо. Следуя же логике политической, прямолинейность всем им и подсуропливала, скармливая вчерашних героев колёсам стального локомотива.
Слизнув с нёба приклеившуюся чаинку, Телячелов прошёлся в уме по этапам героического пути его начальника, Т. В. Дымобыкова. Задержался на коротком отрезке от Поюгзапа, год тысяча девятьсот двадцатый, до неудачного похода на Тегеран, где Дымобыков, тогда комкор, командовал пулемётной частью. Везли персармию пароходами через Каспий. Кто был командиром флотилии? Известно кто, английский шпион Раскольников. Хороший факт, возьмём его на заметку. Жаль, приходится одному кумекать. Нет бы дать сигнал товарищам из режимного, пустить Т. В. в оперативную разработку, так не получится, тебя же самого и схарчат. Даже папочку завести на него опасно, чтобы складывать в неё материал. Дымобыков ведь как яйцо: три минуты варится и уже вкрутую. И эта его барская присказка: «Я сам себе ОГПУ и НКВД в одной фляге». Тоже мне, царь и бог самозваный! Что ж, придётся рыть туннель в одиночку, а породу, ту, где ценные элементы, пока складывать на полочку в голове.
Ну и скульптор. Здесь разговор отдельный.
– Званцев! – крикнул он в овал коммутатора. – Старшину Ведерникова ко мне. Кирюхина с Жабыко в медчасть, пусть проверят их на предмет брюха, жрут заразу всякую где ни попадя. Как в конвое? Какое, к чертям, в конвое! Вон они, бесстыдники, у хозблока развлекаются с кобылой рогатой.
– Ты вот тут написал в отчёте, что туземец вроде бы ему сделал ответный знак. Подмигнул или головой покачал. – Телячелов отвёл взгляд от бумаги и сурово посмотрел на Ведерникова. – Так вроде бы или точно?
Старшина переминался на месте.
– Точно не могу знать, товарищ полковник. Они не то чтобы перемаргивались, светло было, и, возможно, ненец просто прищурился.
– Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? Это ж ненец, ненцы всегда прищуренные. В общем, «вроде бы» мы вычёркиваем. Перепишешь заново это место.
Замполит снова уткнулся в лист, изувеченный каракулями Ведерникова, и, сопя, стал продираться сквозь дебри.
– Не отчёт, а чёрт знает что, – сказал он, оторвавшись от чтения. – Ты вообще какую школу кончал? Церковно-приходскую, наверное? «Париж» пишется через «ж», как «жопа», а у тебя? Стыдно, старшина, стыдно. С такой грамотностью не в гужбате служить, с такой грамотностью качать говно из отхожей ямы в ассенизационной бригаде.
Старшина молчал. Телячелов поскрипывал стулом.
– Хотя местами информация ценная. «Христос», забавно. И бабы ему ручку, говоришь, целовали? А известно ли тебе, старшина, что имеется секретная информация, что попутчик твой, возможно, совсем не тот, за кого себя выдаёт?
– Никак нет. То есть мысли были, особенно когда он интересовался, много ли самолётно-нартовой техники у нас в батальоне…
– Стоп! – Телячелов перестал скрипеть. – Так какого же рожна ты об этом не написал?
– Никак нет, товарищ полковник, тут у меня написано.
– Где написано? Почему я этого не читал!
– Разрешите показать, товарищ полковник.
– Где?
– Вот тут.
Ведерников подошёл к столу и ткнул пальцем в крошево из криво лежащих букв. Замполит сощурился, пытаясь понять написанное. Громко хмыкнул и хмуро посмотрел на Ведерникова.
– Золотарь, – сказал Телячелов старшине. – Безнадёжно. Ну так вот, товарищ старший золотарь, слушайте. Вам доверили секретную военную технику, ведь доверили?
Ведерников заморгал, как школьник, оглушённый несправедливым словом, и не от кого-нибудь, от учителя, человека, которому он обязан был безоговорочно доверять, в конкретном случае – от замполита дивизии.
– Вы же сами просили его подбросить, вы ж сказали, что сталинский лауреат…
Лоб Ведерникова покрылся испариной. От обиды старшина чуть не плакал.
– Я? Сказал? Не помню, может быть, и сказал. Но документально это где-нибудь засвидетельствовано?
Телячелов с насупленными бровями буравил старшину взглядом.
– Но, товарищ полковник…
– Пока товарищ, а вот снимут с тебя погоны, будешь вместе с предателями и шпионами за одной проволокой сидеть.
Телячелов кивнул за окно, за строения военного городка, за которыми, невидимые отсюда, прописа́лись лагерные бараки. В этот час лагерь был пуст, его насельники замаливали трудом свои тяжкие грехи перед родиной.
– В общем так, пока, товарищ Ведерников, политграмоте ты обучаться отказываешься…
Старшина хотел ему возразить, но Телячелов замахал руками.
– Слушать и молчать, я приказываю. – Он одёрнул свой полковничий китель. – Политграмоте ты обучаться отказываешься, на занятиях только просиживаешь штаны, подпускаешь неизвестно кого к секретной гужевой технике… – Он помедлил, будто бы собираясь с мыслями, и продолжил, будто бы выбрав нужную: – Главная моя задача, как политического руководителя, воспитывать в бойцах ненависть к врагу. Враг хитёр, враг изворотлив, враг пытается всеми силами нанести нам поражение как на фронте, то есть лицом к лицу, так и изнутри, то есть с тыла. Тебе известно, какую цель преследовал этот скульптор, пока будем называть его так, нанеся визит в расположение нашей дивизии?
– Никак нет, – ответил Ведерников по-уставному. Потом робенько спросил: – А какую?
– Я не знаю, – сказал Телячелов честно. – Зато я знаю, какая важная государственная задача поставлена перед нами партией и правительством. Это ж Скважинка, стратегическое сырьё, а не какая-нибудь примитивная разработка торфа. За счёт нас и нашей работы куётся мощное орудие для победы в войне с фашистами. Враг готов идти на любую подлость, лишь бы вынюхать хоть что-нибудь из наших секретов. И тут приходит этот художник… скульптор… и собирается здесь временно поселиться.
– Но ведь, наверное, товарищ генерал-лейтенант…
– А что товарищ генерал-лейтенант? Он человек, как любой из нас, и ничто человеческое ему не чуждо. Ты вот, например, уши свои развесил, бабы, видишь ли, ах-ах, ручки твоему попутчику целовали, а он тем временем секретное средство транспорта в уме фотографировал, может быть.
Старшина Ведерников не выдержал и сказал:
– Я, когда Урал проезжали, видел памятник товарищу Сталину, высеченный в скале. Очень сильное впечатление.
– Товарищ Сталин – это сила всегда. Потому такое и впечатление. Только памятник – это одно, а скульптор – совсем другое, они сделаны из разного материала, скульптор и памятник. Ты вот думаешь, почему он столько лет провёл за границей? Что ли, здесь ему не жилось, на родной земле? И потом вдруг вернулся, в гору полез, выбился даже в лауреаты. Лауреаты, между прочим, в Москве, в столице, а он сюда, в Сибирь, ближе к нам. Загадка. Очень подозрительная загадка. Но разгадать её мы обязаны. Поэтому поручаю тебе, старшина Ведерников, когда он переедет сюда, вести за ним наблюдение, тем более что вы люди уже знакомые, ты ему секретную технику умудрился продемонстрировать по неведению.
Окончание фразы Телячелов намеренно подчеркнул.
– Это как это – вести наблюдение? – удивлённо спросил Ведерников. – Я же службу должен нести, согласно
