― Да, я буду пить, спасибо, ― Коракс кивнул и продолжил:
― На Освобождении океанов не было, на Киаваре тоже. Вещей, о которых я понятия не имел, было великое множество, а абстрактное знание об этих вещах, вложенное в меня отцом, не шло ни в какое сравнение с ними самими. Мне не хватало контекста. Я не знал ни ветра, ни солнца, ни дождя. В тюрьме не было никакой погоды ― только один и тот же ровный свет, и один и тот же затхлый переработанный воздух. И никакой еды, кроме тюремных пайков.
― Трудная у тебя была жизнь, ― проговорил Жиллиман. Вид у него стал виноватый ― по сравнению с условиями, в которых прошла юность его брата, он сам, можно сказать, купался в роскоши. Его растили как королевского сына.
― Я бы не сказал, ― Коракс покачал головой, ― конечно, было нелегко, но некоторым из наших братьев пришлось еще хуже. Но из–за того, что я только знал о многих вещах, но не мог их увидеть или почувствовать, мне приходилось довольствоваться сравнениями. И поэтому мой мозг превратился в генератор аналогий, ― добавил он иронично, сам не зная, почему рассказывает об этом брату. Слова вырывались сами, словно их произносил кто–то другой.
― Значит, твоя душа ― это душа поэта.
― Увы, писательского дара мне не дано. Мне нелегко подбирать слова, куда проще находить образы. Твои книги напоминают мне волны. Твое королевство и строгий порядок, которому оно подчиняется ― это твердокаменный берег, это твоя страсть к следованию правилам. Но на этот берег обрушиваются волны, не признающие никаких правил ― это твоя страсть к знаниям. Глядя на эти стопки книг, я вижу, как волны знаний лижут песок. Порядок против беспорядка.
― Ты что же, неряхой меня считаешь, братец? ― прохладно поинтересовался Жиллиман и протянул Кораксу изящный бокал, полный вина. Этот вина хватило бы, чтобы наполнить десяток человеческих бокалов, но в руке Владыки Воронов он смотрелся соразмерно.
― Думаю, ты мог бы им быть. Я ощущаю в тебе некоторое противоречие.
― Оно живет во всех нас, ― ответил Жиллиман, ― отец нас такими сделал. Противоречия живут и в нас, и между нами. Наши общие черты только еще больше подчеркивают наши различия, а из–за этого и противоречий становится больше. Наши сферы компетенции дублируются ― но никогда не совпадают полностью.
Коракс подумал о Сангвинии и Ангроне, Дорне и Жиллимане, Хане и Волке. Все эти пары, будучи совершенно разными, объединяло одно ― в каждой из них один был противоположностью другого. Тяга к знаниям делала Жиллимана похожим на Магнуса или на Пертурабо, хотя их интересовали совершенно разные вещи. К тому же у Робаута был такой же талант к военно–политической стратегии, как у Хоруса. Кроме Жиллимана, общие черты с Пертурабо имел и Дорн, а сам Пертурабо в некоторых отношениях походил на Горгона. Сангвиний умел быть таким же дипломатичным, как и Фулгрим. В общем, продолжать можно было до бесконечности.
А потом Коракс вспомнил о Керзе, с которым его неизменно сравнивали. Его спина невольно напряглась. Он часто сравнивал себя с так называемым Ночным Призраком и ему очень не нравилось то, что он видел.
― Всю свою жизнь я только и делаю, что изо всех сил стараюсь побороть всеобщие противоречия, ― продолжил Жиллиман, ― может быть, кто–нибудь другой на моем месте и не сумел был править таким огромным миром, как Ультрамар, каким–то иным способом, но мне хватает ясности взгляда, чтобы заметить, что из противоречий можно извлечь пользу.
― Противоречия ― это двигатель Великого крестового похода, ― Коракс согласно кивнул. ― Если твоя натура ― это борьба стабильности с любопытством, то какова тогда моя?
Жиллиман умолк, подбирая слова для ответа, и Коракс, воспользовавшись этой паузой, отхлебнул из бокала. Его разум тут же захлестнула волна новых подробностей о составе вина, и Коракс задумался, каково это ― быть обычным человеком. У смертных ― это почти что снисходительное словечко Владыка Воронов подхватил у братьев, так и не сумев подобрать ему более пристойную замену, ― отсутствовали дополнительные органы, которые позволяли получать дополнительные сведения при проглатывании веществ. Воины из легиона Коракса испытали бы ощущения, похожие на его собственные, но получили бы иную информацию ― более общую и менее точную. Не окажись у Коракса братьев, он чувствовал бы себя очень одиноко. Он уже испытал однажды это одиночество, и теперь был рад присутствию Жиллимана.
― Твоя натура, ― сказал Робаут наконец, ― это борьба справедливости и мстительности. В этом ты похож на Керза, впрочем, я бы сказал, что пропорции обеих сторон у вас диаметрально противоположны.
― И кто же из нас более мстительный?
― По–моему, ответ очевиден. Ты же сам мог понаблюдать за работой Повелителей Ночи, ― заметив, как на лице Коракса промелькнуло отвращение, Жиллиман, как истинный государственный деятель, поспешил загладить резкие слова:
― Ты ведь и на меня похож. Мы с тобой оба крайне заинтересованы в том, чтобы государственные законы были одинаковыми для всех. Мы оба боремся за справедливость. А Керз, хоть и говорит о справедливости, куда больше жаждет мести и просто обожает сеять страх.
― А я ищу справедливости и мира, ― кивнул Коракс. ― Мне всегда хотелось написать книгу об управлении государством, чтобы дополнить ваши с Императором труды по военному искусству. Хотя, наверное, сейчас, когда я говорю об этом вслух, я выгляжу хвастуном.
― А почему бы тебе и не похвастаться, братец? Твоя идея вполне заслуживает рассмотрения, и я уверен, что ты отлично справишься с этой работой, ― ответил Жиллиман. ― Наш вид обожает трактаты о войне, но уделяет крайне мало внимания книгам о том, как обустроить мирную жизнь, ― добавил он, наскоро что–то записывая в электронном блокноте, лежащем у шезлонга. Экран вспыхнул от прикосновения стилуса, и его свечение показалось Кораксу, чьи глаза привыкли к ночной тьме, слишком ярким. Сам же блокнот своими размерами ничуть не уступал ладони Жиллимана.
― Я уверен, что у Императора есть собственные соображения о том, как следует правильно управлять галактикой, ― заметил Коракс.
― Естественно, ― откликнулся Жиллиман, ― но какой тогда прок в том, чтобы создавать себе детей, если ты ничему не собираешься у них учиться? Наш отец, безусловно, мудр, но Он не может знать все.
