Джулиан старше меня всего на год – точнее, на 14 месяцев. Робок он был патологически, куда стеснительнее меня. Но тогда, по пути в Уайлдинг-холл, я этого не понимала. Думала, что Джулиан задирает нос. Он из Хэмпстеда, а я хипповая блондинка из Коннектикута, хоть и живу в Лондоне уже год. Выглядела я старше своих семнадцати, так что сначала ему казалось, что я его за малолетку держу.
Я ничего не знала, пока Уилл меня позже не просветил. Они росли вместе, и Уилл иной раз служил ему вроде как толмачом, говорил от его имени. Бывало, Джулиан так смущался, что мог только стоять рядом и битую четверть часа таращиться в потолок, не в силах выдавить ни слова. «Облачный принц» – это я написала про Джулиана. Мальчик с небесными глазами.
Джон
Это точно. В юности он казался совершенно не от мира сего. Я от него глаз отвести не мог, такой красавчик. Аж жутко становилось. Его считали геем, но сие, к сожалению, неправда. Геем был как раз я, хотя открылся уже после того лета в Уайлдинг-холле.
Поверьте, будь у меня хоть малейшая тень надежды, уж я бы ее разглядел, но с Джулианом мне абсолютно ничего не светило. Знаю, сейчас вы на меня смотрите и думаете: «Ага, как же, Шерлок!» Но тогда вы и сами все поняли бы. Я ведь в те дни был скорее наблюдателем.
Ну да, вы же видели всякие документальные кадры и ролики наших живых выступлений на YouTube. Я как раз постоянно торчал в глубине сцены за ударной установкой. Но смотрелся миленько, а?
Джулиан был прекрасен: высокие скулы, ореол темных волос, а кожа такая бледная, что хоть пиши на ней, как на пергаменте. И потрясающие руки, очень крупные, с длиннющими пальцами. Когда он играл на гитаре, я глядел на его пальцы и оторваться не мог, как под гипнозом. Стоило ему открыть рот и запеть «Потерянные вторники» или «Распростертое утро», и я натурально таял! Это я-то! Барабанщик! Глазел на него и мечтал – молился! – не о том, чтобы он меня поцеловал, а чтобы написал обо мне песню.
Но знаете, была у него такая придурь – не терпел прикосновений. Его аж передергивало, когда кто-то слишком близко подходил. Не только я – многие парни не в восторге, когда рядом ошивается другой мужик, – а вообще. Взять Арианну. Она-то думала, что у них любовь, а он к ней почти не притрагивался. Поэтому меня так удивила та девица.
Имя у нее, может, и было, но мне оно неизвестно. Единственная женщина – вообще единственная личность, – с которой он сблизился. Я имею в виду, физически.
Нет, я за ними не подсматривал, я не про то; просто она была единственным человеком, которого он на моих глазах охотно трогал, даже целовал. Если она, конечно, и правда была человеком.
Эштон
В фургон я взял Уилла и Джонно. Прибыли примерно в полдень. Рулил я; у этих двоих лопухов прав еще не было, только у меня и Джулиана. Поехали по А-31 до Фарнхэма, а дальше там только кривые проселки да крохотные деревушки. Во всяком случае, раньше так было. Гемпширская глубинка, пейзажи как из книжки «Ветер в ивах»[3]. Прекраснейшее место на земле. Теперь-то небось там все забетонировали и застроили; с тех пор так и не собрался с духом туда смотаться.
Не застроили? Ну и слава богу. А все равно не поеду.
До сих пор помню первое впечатление от Уайлдинг-холла. Дорожного знака никакого, только здоровенный валун, на котором высечено название – пожалуй, лет с полтыщи назад. Чистый антиквариат. Дорога через живую изгородь такая узкая, что ветки с обеих сторон барабанили по окнам фургона, будто пытались нас заграбастать. Одна дотянулась-таки, хлестнула меня по физии. Кровь аж на ветровое стекло брызнула. А потом еще и нагноение. Вот, гляньте, шрам остался – и все из-за той проклятой дубовой ветки!
Ехали мы, ехали, ехали и ехали, осточертело. Наконец кусты закончились, пошли поля, пастбища. Границы между ними размечали древние каменные стены, тоже лет по тыще, если не больше. Там еще доисторический курган, но мы его тогда не заметили. Я-то не суеверен, а вот Уилл как раз наоборот. Вечно копошится в архивах Сесил-Шарп-Хауса[4], ищет старинные жестокие романсы, баллады всякие. Там он отрыл «Палач целует мой остывший лоб». Знал бы он, что в шаге от нашей усадьбы есть курган, остался бы в Крауч-Энде. Одно слово – псих. От него и поползли все эти слухи.
Нет, я Уилла обожаю и порву всякого, кто на него косо взглянет. Но он докурит любой косяк, заглотит любое колесо и дососет любую пинту, до которой дотянется. И каждого вусмерть задолбает своими идиотскими теориями. И Джонно такой же, два сапога пара. Так и запишите.
Мое мнение о происшедшем? А хрен его знает, не имею представления. Но я хоть не боюсь признать, что в мире существуют вещи, которых нам не понять.
Прекраснее девушки я в жизни не видел. Вот клянусь. Женат был пять раз, каждую из жен считаю красавицей. Но такой никогда не встречал. На нее глянешь – и хочется себе сердце из груди вырвать, так щемит. Любой из нас так скажет, кроме Лес. Она, так полагаю, скорее хотела вырвать сердце девчонке, а не себе.
Том
Уайлдинг-холл – глушь, но в том-то и соль. Для меня, во всяком случае. Чем дальше от Лондона, тем лучше. Там и по сей день мобильник сигнал не ловит. Не знаю, как новые хозяева обходятся. Может, это им и нравится.
Ничего отвлекающего – вот чего я хотел для группы. Им надо было оправиться, прийти в себя после смерти Арианны. Всех ее гибель травмировала в той или иной степени, а Джон к тому же потерял мать: умерла от рака. Они же просто дети были, не забывайте, совсем дети, особенно Лес. Она тогда недавно осиротела, жила с безмозглой сестрой-алкоголичкой и ее отпрысками, ютилась в социальной квартирке в Ист-Энде, пока вообще не сбежала на улицу.
Душой она состарилась очень рано. Даже тогда, в юности, по ней это было заметно. Крепкий орешек.
Короче, я придумал коварный план: загнать их в гемпширскую глушь, поселить этакой артистической коммуной и посмотреть, что выйдет в итоге. Прекрасный план, и не мной изобретен, проверен на практике. Молодость – а мы все были тогда молодыми –
