Впервые отдельные комнаты показались им неудобством, а не роскошью, ведь без общества друг друга сироты чувствовали себя одинокими и беспомощными. Вайолет, не сводя глаз с прикрепленной к стене бумаги, старалась представить себе, какие планы роятся сейчас в голове Стефано. Клаус сел в большое кресло с подушками, зажег бронзовую лампу для чтения, взял книгу, но так ее и не раскрыл. Солнышко уставилась на твердые предметы, но кусать их не стала.
Все трое думали, что хорошо бы дойти по коридору до спальни Дяди Монти, разбудить его и все ему рассказать. Но для этого надо пройти мимо комнаты, в которой остановился Стефано, а Стефано всю ночь сидел на страже у открытой двери. Выглядывая в темный коридор из своих комнат, дети видели во тьме его бледную бритую голову, которая, казалось, плывет над туловищем. Видели они и нож, которым Стефано медленно покачивал. Словно маятник напольных часов, взад-вперед, взад-вперед поблескивал он в ночном мраке, и зрелище это было столь ужасным, что дети не решились сделать даже нескольких шагов по коридору.
Наконец забрезжил рассвет, и бодлеровские дети, словно в тумане, спустились к завтраку, шатаясь от усталости после бессонной ночи. Сидя за тем же столом, за которым они ели торт в свое первое утро в этом доме, они равнодушно тыкали ложками в тарелки. Им впервые не хотелось идти в Змеиный Зал.
– По-моему, нам пора приниматься за работу, – сказала Вайолет, отодвигая гренок, который едва надкусила. – Я уверена, что Дядя Монти уже там и ждет нас.
– А я уверен, что Стефано тоже там, – сказал Клаус, мрачно глядя в миску с овсяной кашей. – Нам никогда не удастся рассказать Дяде Монти все, что мы про него знаем.
– Юнг, – грустно сказала Солнышко, роняя на пол нетронутую сырую морковку.
– Если бы только дядя Монти знал то, что знаем мы, – сказала Вайолет, – а Стефано знал бы, что он знает то, что мы знаем. Но Дядя Монти не знает того, что знаем мы, а Стефано знает, что он не знает того, что мы знаем.
– Знаю, – сказал Клаус.
– Знаю, что ты знаешь, – сказала Вайолет, – но чего мы не знаем, так это того, что Граф Олаф – то есть Стефано – задумал на этот раз. Он, конечно, намерен прибрать к рукам наше состояние, но как он может его получить, если мы под опекой Дяди Монти?
– Возможно, он собирается дождаться твоего совершеннолетия и украсть его тогда, – предположил Клаус.
– Вряд ли он намерен ждать целых четыре года, – заметила Вайолет.
Трое сирот притихли, каждый вдруг вспомнил, кем он был четыре года назад. Вайолет тогда было десять, и она носила короткие волосы. Она вспомнила, что примерно в это время изобрела новую точилку для карандашей. Клаус вспомнил, что тогда, лет восьми, увлекался кометами и прочел на эту тему все книги из родительской библиотеки. Четыре года назад Солнышка, разумеется, еще не было на свете, и сейчас она пыталась вспомнить, на что это было похоже. Очень темно, решила она, и нечего кусать. Трем юным Бодлерам четыре года казались целой вечностью.
– Живей, живей, вы сегодня какие-то сонные, – воскликнул Дядя Монти, врываясь в кухню. Его лицо казалось более оживленным, чем обычно, в руке он держал небольшую пачку сложенных бумаг. – Стефано уже в Змеином Зале. Он встал даже раньше меня, я наткнулся на него, спускаясь по лестнице. Настоящий работяга. Вы же трое передвигаетесь, как Венгерская Канавная Змея, чья предельная скорость полдюйма в час! Сегодня у нас уйма работы, а я еще хочу успеть на шестичасовой сеанс «Зомби на снегу», так что торопитесь, торопитесь, торопитесь.
Вайолет взглянула на Дядю Монти и поняла, что, вероятно, это их последняя возможность поговорить с ним наедине, без Стефано, но он был на таком взводе, что они сомневались, станет ли он их слушать.
– Что касается Стефано, – осторожно сказала она, – то о нем-то мы и хотели бы с вами поговорить.
Глаза Дяди Монти округлились, и он, оглядевшись по сторонам с таким видом, будто в комнате есть шпионы, перешел на шепот.
– Я тоже хотел бы с вами поговорить, – сказал он. – У меня есть некоторые подозрения относительно Стефано, и мне бы хотелось обсудить их с вами.
Бодлеровские сироты с облегчением переглянулись.
– В самом деле? – спросил Клаус.
– Конечно, – ответил Дядя Монти. – Этой ночью у меня возникли серьезные подозрения по поводу моего нового ассистента. Он чем-то похож на привидение, и мне… – Дядя Монти снова огляделся и заговорил так тихо, что детям пришлось затаить дыхание, чтобы его расслышать: – Мне кажется, что нам лучше поговорить об этом не в доме. Согласны?
Дети кивнули и встали из-за стола. Оставив после себя грязные тарелки – что, вообще-то, не очень похвально, но в экстренных обстоятельствах вполне допустимо, – они последовали за Дядей Монти в прихожую и, пройдя мимо картины с переплетающимися змеями, вышли на лужайку, словно собирались поговорить с кустами-змеями, а не друг с другом.
– Мне бы вовсе не хотелось показаться тщеславным, – начал Дядя Монти, используя слово, которое здесь означает «хвастливым», – но я действительно один из самых уважаемых герпетологов в мире.
Клаус заморгал. Начало разговора показалось ему крайне неожиданным.
– Конечно, – сказал он, – но…
– И посему, как ни прискорбно говорить об этом, – продолжал Дядя Монти, будто не слыша, – многие люди мне завидуют.
– Уверена, что это правда, – сказала озадаченная Вайолет.
– А когда люди завидуют, – сказал Дядя Монти, тряся головой, – они способны на все. Способны на самые безумные поступки. Когда я получал ученую степень по герпетологии, мой сосед по комнате так завидовал новой жабе, которую я открыл, что украл и проглотил мой единственный образец. Мне пришлось сделать рентгеновский снимок его желудка и продемонстрировать на защите вместо жабы. И вот теперь мне что-то подсказывает, что здесь может сложиться аналогичная ситуация.
О чем это Дядя Монти говорит?
– Боюсь, я не совсем улавливаю вашу мысль, – сказал Клаус, придавая вежливую форму фразе «О чем это вы, Дядя Монти?».
– Вчера вечером, после того как вы легли спать, Стефано задавал мне слишком много вопросов о змеях и о предстоящей экспедиции. И знаете почему?
– Думаю, что да, – начала было Вайолет, но Дядя
