– Фити! – отрезала Солнышко, что означало: «Табличка ничего не доказывает».
– Солнышко права, – подтвердила Вайолет. – Вы не становитесь Ширли только оттого, что на деревянной табличке написано ваше имя.
– Я скажу вам, почему я Ширли, – сказал Граф Олаф. – Ширли я потому, что желаю, чтобы меня называли Ширли, и невежливо этого не делать.
– По-моему, мы вполне можем быть невежливыми с таким отвратительным человеком, как вы, – сказала Вайолет.
Граф Олаф покачал головой.
– Но если вы что-нибудь невежливое мне сделаете, – сказал он, – я могу сделать что-нибудь невежливое вам, например голыми руками выдрать вам волосы.
Вайолет и Солнышко посмотрели на руки Графа Олафа и только сейчас заметили, что он отрастил очень длинные ногти, которые для маскировки выкрасил в ярко-красный цвет. Сестры Бодлер переглянулись. Ногти Графа Олафа выглядели действительно очень острыми.
– Хорошо, Ширли, – сказала Вайолет. – Вы околачиваетесь в Полтривилле с тех самых пор, как мы приехали, не так ли?
Ширли подняла руку и поправила съехавший парик.
– Возможно, – произнесла она тем же смехотворно высоким голосом.
– И все это время прячетесь в здании в форме глаза, верно?
Ширли захлопала глазами, и Бодлеры заметили, что ниже единственной длинной брови – еще одного опознавательного знака Графа Олафа – приклеены длинные накладные ресницы.
– Возможно, – сказала она.
– И вы в сговоре с доктором Оруэлл! – сказала Вайолет, пользуясь фразой, которая здесь означает: «Работаете вместе с ней над тем, чтобы захватить состояние Бодлеров». – Ведь так?
– Вероятно, – сказала Ширли, кладя ногу на ногу и показывая белые чулки, усеянные изображениями глаза.
– Попинш! – выкрикнула Солнышко.
– Солнышко имеет в виду, – сказала Вайолет, – что доктор Оруэлл загипнотизировала Клауса и это повлекло за собой ужасный несчастный случай, разве не так?
– Допустим, – сказала Ширли.
– И его снова гипнотизируют, прямо сейчас, разве нет? – спросила Вайолет.
– Не исключено, – сказала Ширли.
Вайолет и Солнышко переглянулись. Вайолет взяла Солнышко за руку и попятилась к двери.
– И теперь, – сказала Вайолет, – вы намерены нас похитить, не так ли?
– Конечно нет, – ответила Ширли. – Я намерена предложить вам печенье, как положено доброй маленькой регистраторше.
– Вы не регистраторша! – воскликнула Вайолет.
– Разумеется, я регистраторша, – сказала Ширли. – Бедная регистраторша, которая живет совсем одна и которой очень хочется воспитывать собственных детей. Фактически троих: маленькую языкастую девочку, загипнотизированного мальчика и острозубого младенца.
– Вы не можете нас воспитывать, – сказала Вайолет. – Нас уже воспитывает Сэр.
– Ах, он весьма скоро передаст вас мне, – сказала Ширли, и ее глаза ярко заблестели.
– Не говорите в… – сказала Вайолет, но замолкла, прежде чем договорить «…здора».
Она хотела сказать «…здора». Она хотела сказать «ничего подобного Сэр не сделает», но в глубине души вовсе не была в этом уверена. Он уже заставил трех Бодлеров спать в койках, расположенных в три яруса. Уже заставил их работать на лесопилке. И уже давал им на ланч лишь жевательную резинку. Поэтому, как ни хотелось Вайолет верить, что заявление, будто Сэр с легкостью передаст бодлеровских сирот Ширли, чистейший вздор, ее одолели сомнения. Она была лишь наполовину уверена в этом и поэтому произнесла только первую букву слова.
– В? – раздалось у нее за спиной. – Что значит это «в»?
Вайолет и Солнышко обернулись и увидели, что доктор Оруэлл вводит в приемную Клауса. На нем были новые очки, и выглядел он каким-то смущенным.
– Клаус! – воскликнула Вайолет. – Мы так в… – но, заметив выражение его лица, замолкла, прежде чем проговорить «…олновались».
На лице Клауса было то же выражение, что и прошлой ночью, когда он вернулся после первого визита к доктору Оруэлл. Под новехонькими очками светились круглые-круглые глаза Клауса. Он сдержанно и как-то странно улыбнулся сестрам, словно не слишком хорошо их знал.
– Опять ты со своим «в», – сказала доктор Оруэлл. – Что, в конце концов, оно означает?
– «В», разумеется, не слово, – сказала Ширли. – Только последний дурак способен произнести слово вроде «в».
– Они действительно не слишком умны, – согласилась доктор Оруэлл, словно они разговаривали о погоде, а не оскорбляли маленьких детей. – Должно быть, у них очень низкая самооценка.
– Я с вами более чем согласна, – сказала Ширли.
– Зовите меня Джорджина, – ответила ужасный оптиметрист, подмигнув. – Итак, девочки, вот ваш брат. После приема он немного устал, но к утру будет в полном порядке. Более чем в порядке. Гораздо более. – Она повернулась и указала на дверь тростью с драгоценным камнем: – Надеюсь, выход вы и сами найдете.
– Я не найду, – слабым голосом проговорил Клаус. – Я не помню, как сюда пришел.
– После визита к оптиметристу такое часто случается, – спокойно ответила доктор Оруэлл. – Ступайте, сироты, ступайте.
Вайолет взяла брата за руку и повела его к двери.
– Мы действительно можем идти? – спросила она, не сразу поверив, что их отпускают.
– Конечно, – ответила доктор Оруэлл. – Но и я, и мой регистратор уверены, что мы с вами вскоре увидимся. Ведь в последнее время Клаус стал очень неуклюжим. По его вине все время происходят аварии.
– Рупиш! – возмутилась Солнышко. Пожалуй, она имела в виду: «Это не аварии! Это результат гипнотизма!» – но взрослые не обратили на нее внимания. Доктор Оруэлл просто ушла, а Ширли помахала им костлявыми пальцами вслед.
– У-тю-тю, – сказала Ширли.
Когда Вайолет и Солнышко выводили Клауса из приемной, он обернулся, посмотрел на Ширли и помахал ей в ответ…
– Как ты мог ей махать? – сквозь зубы сказала брату Вайолет, когда они уже шли по коридору.
– По-моему, она довольно милая дама, – сказал Клаус, сдвинув брови. – Я уверен, что где-то уже встречал ее.
– Балливот! – воскликнула Солнышко, что, без сомнения, означало: «Это переодетый Граф Олаф!»
– Не буду спорить, – рассеянно проговорил Клаус.
– Ах, Клаус, – сокрушенно сказала Вайолет, – мы с Солнышком впустую тратили время на препирательства с Ширли, вместо того чтобы прийти тебе на выручку. Я знаю, тебя опять загипнотизировали. Постарайся сосредоточиться, Клаус. Постарайся вспомнить, что произошло.
– Я разбил очки, – медленно сказал Клаус, – потом мы вышли за ворота лесопилки… Я очень устал, Вероника. Можно я лягу спать?
– Вайолет, – поправила его Вайолет. – Меня зовут Вайолет, а не Вероника.
– Извини, – сказал Клаус. – Просто я очень устал.
Вайолет открыла дверь здания, и трое сирот вышли на угрюмую улицу Полтривилля. Вайолет и Солнышко остановились, им вспомнился тот день, когда, сойдя с поезда, они впервые подошли к лесопилке и увидели здание в форме глаза. Интуиция сразу предупредила их, что это здание грозит бедой, но они слушались не интуицию. Они слушались мистера По.
– Лучше всего отвести его в общежитие, – сказала Вайолет Солнышку. – Клаус в таком состоянии, что ничего другого не остается. Потом надо обо всем рассказать Сэру. Надеюсь, он нам поможет.
– Джури, – мрачно согласилась Солнышко.
Сестры ввели Клауса в деревянные ворота лесопилки, провели через немощеный двор и привели в общежитие. Близилось время ужина, и, войдя внутрь, дети увидели, что рабочие сидят на койках и тихо разговаривают между собой.
– Я вижу, вы вернулись, – сказал один рабочий. – Меня удивляет, как после того, что вы сделали с Филом, у вас хватило смелости сюда
