- Я не контролировал себя! - Первый вдруг выпалил Накаджима.
- А я хотел, чтобы всем в мафии дышалось легче! - Следом протараторил Мори.
- Информация относительно ложная. Я и вправду могу убить человека, но только во имя справедливости. Раньше я работал на правительство напрямую, Мори знает… Но только разве я прикидываюсь добрым? - Фукузава нахмурился, всем видом показывая, что он может быть очень суров.
Это немного разрядило обстановку и эсперы, напряжённые ранее, беззаботно засмеялись.
Но только у каждого из четверых под беззаботным смехом скрывалась нарастающая тревога за жизни остальных.
- Расслабились и хватит. Что делать будем, коллега? - Обратился Мори к директору агентства. - Оставить все как есть, только упрятать русскую куда подальше, мы можем, но где вероятность того, что это не обернется для нас чем-то страшным?
- Упрятать… - Эхом повторил Ацуши. - Она помогла мне, я стал увереннее в себе, теперь воспоминания о прошлом не вызывают у меня мучительной душевной боли. Могу ли я отплатить ей за это?
- Ты уже отплатил, через тебя все наши документы и секреты были переданы врагу. - Сверкнул глазами босс мафии, словно скальпелем резанул, заставляя паренька съежиться под этим взглядом.
- Но ведь это не ей на пользу, а кому-то… - Наивно произнес Ацуши, немного побаиваясь Огая. - Можем же мы хоть как-то помочь ей?
- Вряд-ли. - Вдруг заговорил Осаму, раздумывающий над чем-то. - Мы не сможем освободить ее разум, к сожалению, пока Достоевский находится в некой… - Дазай замолчал, пытаясь подобрать верное слово. - Пока у него есть возможность свободно мыслить. Знаю, не совсем правильно сказано, но до меня самого не доходит система этой связи именно с Мариной.
- Этого никто не запрещает и все гоняют свои мысли в головах, так почему же только он может вот так порабощать чужое сознание? - Босс мафии уставился на бывшего ученика. - Никто же кроме него не в силах вот так вертеть чьим-то разумом, ни ты, ни Рампо, если брать вашу тройку.
- Так это я и хочу понять, но вот не могу, странно. - Ответил шатен. - Получается, он сильнее меня сейчас, даже если тогда узнал, что на задание отправлен будет Накаджима. Кстати, Ацуши. - Обратился детектив к пареньку. - Почему ты утаил, как возвращался в свое детство?
- Мне было стыдно, что меня будут считать слабеньким и жалким, беспомощным, одним словом. - Вздохнул тот и опустил голову. - Неправильно, конечно… Но в эти моменты, Марина словно преображалась.
- Так-так, подробнее, пожалуйста. Что представляло из себя это ее преображение? - Осаму будто нашел какую-то зацепку.
- Ну… - Накаджима задумался. - Она временами была такой мягкой, спокойной, помогала мне, а временами наоборот, говорила так, будто хотела сделать мне только хуже и тяжелее.
- Ничего не понятно… - Ответил на это Дазай.
- Не припомню, чтобы способность Достоевского позволяла ему управлять сознанием человека. - Мори, ранее встречавший его, только ещё ребенком, был совершенно озадачен. - Конечно, скорее всего, помимо Достоевского там есть ещё какие-нибудь эсперы, помогающие ему, но чтобы вот так… Это должен быть ещё один гений.
- Мне кажется, что Достоевский просто очень опытный. - Заговорил директор. - Он совсем не гениален. Просто, взять к примеру, Цветаеву. Он выработал в ней рефлексы, что на какие-то ситуации и слова она реагирует этим жутким закатывание глаз и страшной речью, а на какие-то вновь приходит в себя. Вот Ацуши напомнил ей о ребенке, она сразу же отошла. - Юкичи подпер голову кистями.
- Нет, он гений и это доказано моими исследованиями, но это так, к слову. - С долей хвастовства сказал Мори. - Ладно, а если забраться глубже и вспомнить ее мать? Ведь когда мы взяли ее, она вела себя очень странно, ругалась, угрожала. Она не сказала ничего, что как-нибудь облегчило бы ее участь. Так, по мелочи в чем-то проговорилась Дазаю во время пыток, но ничего существенного мы не узнали. Только что ребенок у нее был.
- Ты не видел тот момент, когда она сказала о дочери, потому не говори так бесчувственно об этом, в ту минуту русская будто прозрела, будто выпуталась из этой связи. - Вздохнул Осаму. - А потом снова началось… Она была хорошей матерью, готовой на все ради ради дочки, я думаю. Это же передалось и Марине.
- Разве хорошая мать повела бы себя таким образом? - Поднял брови босс мафии и удивлённо посмотрел на Ацуши, что вздрогнул в этот момент и набрал в лёгкие побольше воздуха, будто готовясь что-то сказать.
- От неуверенности своей. - Дазай не дал начать речь ученику. - Она была когда-то слишком мягкой, потому и сжалилась над маленьким ребенком, приютила осиротевшего Федора у себя, брала на концерты, выезжая с ним, а позже и с малышкой, оставляя его нянчиться с ней, ведь она была достаточно известной пианисткой. А потом стали происходить страшные вещи - по всему миру умирали эсперы, причем в том городе, где выступала Мария. Она боялась за дочь, так как знала, что ей потом передастся способность ее, тогда подросший Федор и рассказал ей все, и после пропал, держа в страхе, что найдет их и уничтожит. Потому Мария и молчала в камере, опасаясь за дочь. Достоевский словно внушил ей, что любые ее действия подконтрольны. - Дазай немного подождал, ожидая, скажут ли сейчас что-нибудь в ответ, но все молчали, потому он продолжал. - В Марине тоже взыграли материнские чувства. Только она помогла Ацуши, как он сказал, помогла справиться с прошлым.
- Интересно, с кем и где ее ребенок? - Вдруг спросил Накаджима, у которого эта фраза вырвалась помимо своей воли. - Ой, я…
- Нет, это верный вопрос. - Сказал директор. - Если ребенок будет убит, то опасности, что способность передастся ему при смерти матери, нет. Но это несправедливо, ребенок не виноват ни в чем. Он даже не грешен ещё…
- Плохие у меня предчувствия коллеги. - После долгого молчания заговорил Мори, обращаясь, почему-то ко всем по-товарищески. - Может нам следует проверить русскую?
- Да, уже пару часов мы сидим вот так, разговаривая и размышляя, но не приходя к решению. - Вздохнул Накаджима .
Ему было страшно за ребенка Марины и страшно за всех. Он представил себе, что вдруг что-то произойдет, и ему тоже придется оказаться в детском доме, терпеть издевательства, бояться каждого шороха и плакать,
