Но порой нет времени ждать, покуда эти почтенные шоданы насладятся осознанием собственного достоинства и величия, проведут все мыслимые и немыслимые ритуалы, настоящие и выдуманные, и Шанналь прекрасно это понимал. Конечно, ситуация пока еще была не критической, но еще немного, и возмущение хозяев запертых в гавани кораблей достигнет предела. Нет, самого Шанналя оно едва коснется – никто не пожелает портить отношения с начальником порта, понимая к тому же, что от него сейчас мало что зависит, – но скандал все равно выйдет громкий. А уж когда подойдут разбросанные бурей, но уцелевшие корабли, которым необходим ремонт, у которых на борту вполне могут оказаться раненые… Положим, раненых можно перевезти в порт на лодках или послать лекарей оказывать помощь на месте, но что, если корабль едва держится на плаву и вот-вот пойдет ко дну с грузом вместе?
Нет, расчистить вход в гавань нужно как можно скорее! И в таких случаях все средства хороши…
– Верхнюю мы пытались сдвинуть буксиром и оттащить подальше, – сказал Шанналь, – чтобы хоть бы легкие суда могли пройти. Не вышло – она слишком тяжело нагружена. Наверно, придется поднимать по частям, если многоуважаемые чародеи соблаговолят разбить корпуса на дне морском. Вернее, кое-что и само всплывет, но…
– Наваш-шодан будет в ужасе, – покачала головой Фергия, а я только диву дался: когда она успела узнать имя торговца в лиловом тарбане? Вроде бы оно прозвучало в разговоре, но я его не уловил. – Такая хорошая галера, быстроходная, совсем новая, ей и трех лет нет… Подумаешь, борт пробит и мачта потерялась? Поднять судно и починить всяко выйдет дешевле, чем построить новую, не так ли, шоданы?
– Да уж, это сломавшую ногу лошадь лучше прирезать – все равно не поскачет, как прежде, если только ее не вылечит чародей, – не преминул сказать Даллаль. – А корабль могут залатать и обычные люди.
– О, видел бы ты, шодан, на каких чудовищных посудинах порой выходят в море северяне! – тут же подхватила она. – На иной лодке живого места не сыщешь, сплошь латки, однако не тонут же, а очень даже весело бороздят волны! Кое-какие передают из поколения в поколения со словами: «Гляди, киль вытесал твой прадед, уключину вырезал дед, мачту, неведомо какую по счету, поставил отец, парус соткала бабка, залатала мать, веревки плели все женщины в семье… Ну а если тебе нужны весла по руке – поди и сделай сам!»
– Хороший подход, шади, – Даллаль подкрутил ус и зыркнул в сторону Шанналя, словно чуял возможного соперника. – Мне нравится.
Впрочем, тот был лет на десять старше коллеги, и сомнительные прелести Фергии его совершенно не занимали. Он, я бы сказал, не чаял избавиться от всех магов скопом, и чем скорее, тем лучше.
– Это никак не выйдет! – каркнул вдруг один из придворных чародеев.
Небольшого росточка, с кожей цвета крепкого ойфа, сморщенный, он ухитрялся смотреть на всех свысока. На всех, кроме Фергии: она вдруг опустилась на одно колено.
– Невежливо разговаривать, когда собеседник видит только мою грудь, – непосредственно пояснила она. – Я привыкла общаться лицом к лицу, но вряд ли нам удастся удобно рассесться на этих камнях, поэтому я, как самая младшая из всех вас, потерплю неудобство.
Я мог бы сказать, что Фергия себе льстит: природа, конечно, оделила ее чуть более щедро, нежели Флоссию, но в адмарском мужском наряде волшебница легко сошла бы за юношу, если бы помалкивала – голос не спутаешь. Но, возможно, она вовсе не имела в виду те части тела, которые поэты любят сравнивать со спелыми дынями, крепкими яблоками, сочными гарнами и прочими дарами природы, а просто обозначила высоту? Не говорить же уважаемому магу: «Ты мне в подмышку дышишь»!
Даллаль, посмотрев на нее, присел на корточки по-бардазински: кочевники могут просидеть так немыслимо долго, а у меня ноги не выдержат, привычки нет. Ну ничего, я могу и на камне пристроиться.
– Почему же невозможно задуманное мной, почтенный шодан? – спросила Фергия. – Прости, не имею чести знать твоего имени, нас не представили…
– Перед тобой Руммаль одда Лурра инна Саммаль, женщина, – сурово произнес маг помоложе. – Обращайся к нему почтительно!
– Куда уж почтительнее? – удивилась Фергия. – К слову, почтенный шодан, а некто Уммаль тебе не родственник? «Инна», если я ничего не путаю, означает «внук», так вот, выходит, он назвался внуком Руммаля. Да и на лицо вы похожи…
Я присмотрелся – и правда! Но ведь Уммаль, когда говорил о пророчестве, упомянул, что его знал и отец, и дед… Почему же этот почтенный волшебник никак не отреагировал на нас с Фергией? Может, он просто не знает, что я – дракон? Крылатый, как сказано в пророчестве? Вполне вероятно! Я ведь не вращаюсь в высшем свете, как сказали бы в Арастене, не приближен ко двору рашудана – что я там позабыл? Живу спокойно, мало с кем общаюсь, да и то по большей части с простым людом…
Кудесник Уммаль с базара – совсем дряхлый на вид, а Руммаль всяко старше внука. Ему тоже на вид лет сто, а на самом деле – наверняка больше, он же волшебник. Конечно, он моложе меня, мы даже не знакомы, но неужели до него никогда не доходили слухи обо мне? Или тем, кто живет во дворце, попросту нет дела до сплетен черни? Обо мне ведь не кричат на каждом углу, если и обсуждают, то потихоньку… Даже обидно как-то! С другой стороны, зачем рашудану знать обо мне? Решит еще привлечь к какой-нибудь бессмысленной войне, магов пришлет, придется или сражаться с ними, или улетать глухой ночью, захватив самое ценное – Аю.
А может, Руммаль что-то и знает, только помалкивает из тех же соображений: кто знает, что может начудить рашудан, представив себя верхом на боевом драконе, повергающем в страх и трепет врагов? Но прежде чем побеждать кого-то, дракона сперва предстоит оседлать, а прежде того – изловить, и кому придется этим заниматься? Правильно, магам! Сомневаюсь, что их тянуло на подобные авантюры, следовательно, они помалкивали.
Ну а в пророчество Руммаль мог вообще не верить. Даже странно, что пересказал сыну, а тот – Уммалю. Впрочем, последний прав: с годами слова предсказаний теряют смысл, им перестают придавать значение… покуда они не сбудутся, а семейный обычай есть семейный обычай. Какой вред от пары ничего не значащих фраз? Верно, никакого, зато совесть перед предками чиста.
– Ты об этом паршивце, забывшем родство? – скривился старик, переварив слова Фергии. – Он все так
