Несмотря на чувство собственной бесполезности, я получила некоторое удовлетворение в том, что понимала, что никого не обременяю. Я читала книги, изучала материал, и держала данное Генри слово. Я провела бесчисленные часы в старательных попытках научиться использовать свои способности. Пару раз даже что-то получилось, но я все равно не оказывалась в том месте, в котором хотела. Вместо пещеры Кроноса, я перенеслась в коттедж Персефоны, где увидела, как Адонис нежил цветочки и ждал ее возвращения. Когда захотела подсмотреть, что происходило на собрании совета, то оказалась в комнате, полной окон. Той самой, где Генри поцеловал Персефону. Или Персефона поцеловала его. Это было не важно.
Других успехов на моем поприще не было. Что бы я ни упускала, я не могла сообразить, что именно, и, несмотря на настойчивые слова матери, что все получится, я казалась себе неудачницей. Неудивительно, что другие отказывались от моей помощи в битве. Я бы и сама не приняла свое предложение.
Чем ближе было зимнее солнцестояние, тем больше нарастало мое беспокойство. Никто в слух такого не говорил, но я понимала, что являюсь виной всему происходящему. Из-за меня Генри пришлось открыть ворота, и если с ним что-нибудь произойдет, я не смогу простить себе этого.
Наши с Генри разговоры сводились только к спору об Ингрид. Он не хотел, чтобы я приближалась к тюрьме Кроноса, а я настаивала на том, что дала девушке обещание увидеться. В итоге мы нашли компромисс, и Генри привел ее во дворец за неделю до дня солнцестояния.
Пока остальные готовились, мы с Ингрид бродили по садам, которые утопали в драгоценных камнях и простирались до самого берега черной реки, протекавшей вдоль стен и скрывающейся на другом конце этой громадной пещеры. Река Стикс.
— Я была так близка к тому, чтобы жить здесь, — вздохнула Ингрид. Мы устроились под золотым деревом с плодами-рубинами, которые размером походили на яблоко. — Ты счастливица.
— Я бы так не сказала, — ответила я, зарываясь пальцами в черный песок. — Я, скорее, прошла по блату.
Девушка засмеялась, а я сорвала один из рубинов и понюхала его. Никакого запаха. Если Генри создал такие прекрасные творения, то почему не наделил их хотя бы иллюзией аромата? Я хранила цветы, оставленные им в Подземном мире, в хрустальной чаше по центру гардеробной, и они до сих пор пахли конфетами, но их ведь можно было назвать настоящими.
Я призадумалась и спросила: — Что бы ты сделала, если бы Генри не любил тебя так сильно, как ты хотела?
— Нельзя заставить человека полюбить сильнее, — ответила Ингрид, опустив пальчики в воду, и вздрогнула. — Он выбрал меня потому что посчитал, что сможет полюбить. Знаешь, тебя он выбрал по той же причине.
— Мне так не кажется, — пробормотала я. Ингрид обняла меня и, поддавшись моменту, я рассказала ей обо всем, что произошло с тех пор, как мы вернулись из пещеры Кроноса. Про ссору, про его слова, про то, как сказал, что я могу уйти… а потом про то, что передумал, когда узнал, что между мной и Джеймсом ничего не было. Рассказала, что после этого его отношение изменилось в лучшую сторону, однако мы так и не стали настоящими мужей и женой. Рассказала ей, что боюсь, что этого так и не случится.
Когда я закончила, Ингрид обняла меня еще крепче, а я уставилась на драгоценный камень в своей руке, словно в нем были ответы на все мои вопросы. — Я встретила Генри, когда мне было семь, — поведала она, играя с прядью моих волос. — Это было в начале двадцатого века, и мои родители иммигрировали из Германии. Родственников в Америке у нас не было, поэтому после их смерти я жила в Нью-Йоркском приюте для сирот.
— Я тоже из Нью-Йорка, — я еле слышно вздохнула, и Ингрид улыбнулась мне.
— Кажется у Генри слабость к ньюйopкцам. А еще к девушкам без семьи. Думаю, он чувствует, что нам будет проще полюбить его, если мы уже одиноки.
Я покачала головой. Ингрид говорила верно, но от этого не легче было вспоминать, как сильно Генри ненавидел себя. — Я бы любила его даже если бы имела полноценную семью.
— Та скажи ему это! — воскликнула девушка. — Он всегда таким был. Всегда считал, что недостоин любви, даже когда мы дружили в детстве. Он был тогда не таким, как сейчас… то есть он выглядел как мальчик моего возраста, а я верила, что так и есть. Мы были лучшими друзьями. Вместе бродили по улицам и говорили обо всем на свете… крали яблоки у лавочников, попадали в неприятности. — В уголках ее глаз проступили счастливые морщинки. — Он наделил мою жалкую жизнь смыслом. А в тот день, когда я покинула детдом, рассказал мне кем был на самом деле, и отвез к себе домой. Там было так прекрасно. Ты знаешь об этом месте?
Я кивнула. — Поместье Эдем.
— Оно стало мне первым настоящим домом с момента смерти родителей. — Ингрид взяла меня за руку и стала водить своими тоненькими пальчиками по моим. Сквозь ее тонкую кожу виднелись кости, а сама она была похожа на хрупкую птичку. Сожмешь слишком сильно и сломаешь. — Он рассказал мне о Персефоне. Сказал, что она его прошлое, а я — его будущее. — Ингрид покачала головой. — Нелепо такое помнить, но я не забыла. Каждый раз, как он приходил ко мне, я думала о том, что он говорил те слова не потому, что знал, что я хочу их услышать. Кейт, каждую из нас он любит по-своему. Меня, других девушек, тебя… вспомни скольких он уже потерял. Посмотри, что пришлось ему пережить из-за Персефоны. Дело в том, что он считает себя в ответе за все, и тебе стоит понять, что чувство вины в одночасье не исчезнет. Станешь ли ты теперь его винить за то, что он ведет себя сдержанно?
Я тяжело сглотнула. Нет, конечно же не стану. Я не знала о его чувствах к другим девушкам. Все эти утраты… я пережила мамину смерть, но в отличие от меня, Генри не мог свалить вину на рак. — Ты должна была пройти испытания, — тихо произнесла я. — Мне кажется, вы были бы счастливы вместе.
— Наверное. — Улыбка Ингрид исчезла, когда ее взгляд устремился на воду. — Но у меня не получилось, и пути назад нет. Я хочу, чтобы он был счастлив, Кейт.
— Я тоже, — пробормотала я. — Я пытаюсь. Правда пытаюсь, но кажется, что я
