Он сошел со ступеней и пошел прочь, неся на широченных поникших плечах скорбь по другу, каковым был ему король Подгорья и Драгобужского наземья. Его настроение передалось окружающим. Один за другим, молча, гномы подходили к Аркею, разглядывали камень, выносили вердикт и возвращались – будто к телу подходили прощаться. Потеря вновь стала слишком явной, слишком острой. Пустой трон возвышался над ними немым укором.
По истечении двух часов больше половины гномов признали клеймо подлинным. Остальные отделались расплывчатым «затрудняюсь сказать», но и этого было достаточно, чтобы ратифицировать договор между Драгобужьем и Ласурией.
– Передайте Его Величеству Редьярду, – сказал Хранитель Молота, – что мы ждем его предложений по составу совместного комитета по взаимодействию!
– Непременно передам! – ответил Его Высочество Аркей. – Предложения будут направлены вам в ближайшие дни!
– Не держите зла на наших буянов, – подошел к нему драгобужский архимагистр. – Они потеряны и подавлены. Как оставшиеся без отца дети…
– Никакого зла между нами быть не может, – твердо ответил принц, – ведь у нас общие цели – мир и благоденствие Тикрея!
– Воистину! – грохотнул подкованным каблуком Трумпель.
Драгодруг кивнул Ники, и та мгновенно раскрыла портал в тронный зал Вишенрогского дворца.
Его Величество Редьярд раздраженно листал какие-то бумаги, подаваемые секретарем, а Дрюня сладко спал, положив голову на кузнечный молот. Половина придворных разошлась, другая скучала и обменивалась сплетнями.
Шут, встрепенувшись, поднял голову.
Аркей еще раз поклонился – как-то у него получилось сделать это сразу для всех гномов – и, ступив в портал, покинул Драгобужье. Ники поспешила следом, бросив благодарный взгляд на Драгодруга, и услышала, как Тоннертротт говорит старшинам:
– Великий мастеровой сход не закрыт, потому прошу никого не расходиться!
– А? Что? – отчаянно зевая, поинтересовался Дрюня. – Ваше Высочество, вы с гномами уже решили, где в Ласурии будет располагаться филиал Гнилого лабиринта?
* * *Когда ожидание принца Аркея из Чертогов Синих гор затянулось, герцогиня рю Воронн настояла на возвращении Бруни в ее покои.
– Лисс остался дежурить. Как только Его Высочество вернется, он сразу же сообщит нам добрые вести! – говорила она, уводя принцессу из тронной залы.
Это Бруни и сама знала. Кроме того, Григо всяко донес бы до нее информацию быстрее, ибо у него уши и глаза, казалось, были одновременно во всех уголках дворца. Но разве сердцу прикажешь не волноваться? Идя по коридору в их с Каем башню, принцесса нервно сжимала руки, как вдруг что-то толкнулось внутри. Будто провели изнутри по животу гибким птичьим пером. Странное ощущение – сильное и легкое одновременно! Она резко остановилась, прижав ладони к телу.
– Что такое? – тут же насторожилась Фирона.
Бруни подняла на нее полные восторга глаза.
– Ребенок… Я его чувствую! Он шевелится!
Герцогиня даже порозовела от волнения, всплеснула руками.
– Ну конечно, шевелится! Это же жизнь, Ваше Высочество! Это новая жизнь в вас бьется, как второе сердце!
– Поздравляю, Ваше Высочество! – тепло добавил Григо из-за спины. – Думаю, Его Величеству будет приятно узнать об этом!
– Пусть сначала узнает Его Высочество принц Аркей! – возразила Фирона.
А Бруни поймала себя на мысли, что не хотела бы делиться радостной вестью ни с кем, кроме Кая! Новое чувство было таким… глубоким, сильным и очень личным. Пожалуй, герцогиня рю Воронн права, самое лучшее сейчас – скрыться в башне и побыть одной, баюкая волнительное ощущение.
Однако, едва принцесса осталась одна, тревога за мужа набросилась с новой силой. Бруни пыталась работать, бесцельно перебирая бумаги, проглядела счет за отделочные работы, которые шли полным ходом в трактире «Старый друг», но не поняла ни одной цифры, побродила по кабинету, посидела на стуле Аркея за его рабочим столом. На глаза попалась программа полевых сборов студентов Военного университета. Некоторые даты принц отметил – похоже, действительно собрался поучаствовать. Бруни в задумчивости взяла перо и дописала пару слов в одну из строк, затем поднялась и принялась вновь кружить по кабинету, ощущая ласковые поглаживания внутри живота. Там явно резвился какой-то котенок, ластился, выгнув спинку. Успокаивал.
– Кушать хотите? – заглянула в кабинет Катарина.
– Нет, благодарю, – отозвалась принцесса, спохватилась, взглянула вопросительно на горничную.
– Новостей нет, – покачала головой та.
Ее лицо показалось Бруни отекшим.
– Катарина, зайди, – приказала она. – Присядь вот сюда, на стул Григо. И расскажи мне: что с тобой происходит?
Старшая горничная вскинула глаза и тут же опустила. Послушно села на указанное место. Тонкие пальцы затеребили край белоснежного фартука.
– У меня все хорошо, Ваше Высочество! – пробормотала она. – И скоро будет еще лучше!
На последних словах ее голос дрогнул. Бруни это не понравилось. Подойдя, она за подбородок подняла к себе лицо служанки. Да, оно действительно изменилось. Совсем чуть-чуть. Но для девчонки из квартала мастеровых, ежедневно общающейся с кучей народа, этого было достаточно.
– Ты ждешь ребенка? – мягко спросила она.
Катарина, не отвечая, кивнула. Закусила губу. Сейчас, видя ее так близко, Бруни поняла, как извелась горничная: под глазами залегли тени, щеки запали.
– А отец ребенка знает об этом?
Горничная отчаянно замотала головой. Всхлипнула, закрыла лицо руками.
– Так, – сказала принцесса и села на свое место. Невольно положила руку на живот, в котором, как метко заметила Фирона, теперь билось второе сердце.
– Вы меня выгоните? – сдавленно спросила Катарина. – Теперь выгоните?
– Пресвятые тапочки! – воскликнула Бруни. – Я хочу, чтобы мои люди доверяли мне, и мне казалось, ты мой человек в этом дворце, Катарина! Неужели ты думала обо мне так плохо, что попыталась скрыть беременность? Почему? Разве я когда-нибудь обижала тебя, относилась не по справедливости?
Катарина, всегда спокойная, энергичная, с улыбкой на губах, мгновение смотрела на нее в величайшем волнении, а затем неожиданно разрыдалась.
– Расскажи мне все! – приказала Бруни голосом, каким обычно велела Виеленне убрать грязную посуду со столов, если та запаздывала.
И зашуршала бумагами, пытаясь вчитаться в смысл и давая девушке успокоиться. Мансарда в «Старом друге», превращенная в галерею для картин мастера Вистуна, была закончена: потолок и стены покрашены, пол настелен. Краску для стен – бежевую, теплого оттенка – подбирал сам Висту. Доски для пола положили цвета старого янтаря. Помещение под новой крышей, в которое превратилась когда-то тесная каморка старого Григо Турмалина, нынче задышало простором и светом, а сам художник уже начал разгребать кладовые, выбирая работы для выставки.
В кабинет заглянул Григо, мгновенно оценил обстановку, кивнул поднявшей на него глаза Бруни – мол, будьте спокойны, никого чужого не пущу, а новостей пока нет! И скрылся.
Катарина постепенно успокоилась. Деликатно высморкалась в платочек, извлеченный из кармана, и начала рассказывать.
Отцом ребенка был один из королевских конюших, парень видный и наглый. По нему сохла не одна служанка, да и фрейлины не гнушались захаживать к красавчику, чтобы пожаловаться на аппетит любимых кобыл. Избалованный всеобщим вниманием, он менял любовниц как упряжь на лошадках – по три раза на дню. Катарина, хоть и была девушкой разумной, тоже
