— Он человек слова, — осторожно заметил историк, обрадованный тем, что разговор пошел в нужном направлении.
— Он отплатил тебе сполна, — осуждающе покачала головой знахарка. — А ты? Что ты дал ему, помимо своей веры?
— А что я должен был дать ему?
— Хотя бы то, что обещал. Он мог стать тебе другом, а стал рабом твоим. Рабов много, а верный друг — редкость. И зачем я тебе это говорю?
Женщина грустно вздохнула и снова принялась собирать соцветия.
— Я обещал ему свободу, — напомнил Марсель.
— Сколько раз? Стоит ему выполнить твое задание, как ты тут же придумываешь еще одно, потом — еще. И так будет всегда. Когда же ты насытишься?
— А вдруг я уже насытился?
— Так иди и скажи ему об этом. Освободи его от клятвы, которую он дал тебе когда-то. Оправдайся перед своим богом, если ты действительно веришь в него.
— И что дальше? Уедешь с ним?
— Я уже говорила, — отозвалась Меланья, — это тебя не касается. Я никаких обещаний тебе не давала, так что и отчитываться перед тобой не стану.
— Твое право.
Марсель услышал все, что ему было нужно, и, резко повернувшись, направился к селищу. Если Муса на самом деле решил строить свое счастье с этой несговорчивой бабой, у него должны были быть на то весьма веские основания. Возможно, ему удалось разглядеть в ней то, что было не видно остальным. В конце концов, подумал историк, кто он такой, чтобы осуждать его выбор? Главное — что он, наконец, выяснил, в чем дело, и теперь мог со спокойной совестью завершить то, что по какой-то причине не смог или не захотел сделать Кирилл.
Войдя в избу, где находился Муса, историк застал пациента в том же положении, что и раньше. Увидев начальника, мавр удивленно взглянул на него, но ничего не сказал. Марсель же, выдержав многозначительную паузу, заявил:
— Я говорил с Меланьей. Не перебивай. Не могу сказать, что она мне сильно нравится, но истинная любовь — это богоугодное дело. А у вас, как я понимаю, все взаимно. Любишь ее?
— Люблю, — кивнул Муса.
— Хорошо. Тебе нужно, чтобы я освободил тебя от клятвы? Я освобождаю тебя. Можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Хоть сейчас езжай на все четыре стороны.
Заметив, что мавр смотрит на него с недоверием, Марсель подумал, что, вероятно, нужно было сделать еще что-то, и, поколебавшись несколько секунд, благословил лежащего мужчину крестным знамением и выжидающе взглянул на него. На лице Мусы появилась сначала нерешительная улыбка, но с каждой секундой она становилась все шире, пока не заняла добрую половину лица. Полюбовавшись результатом этих нескольких простых слов, историк кивнул и уже хотел выйти, но мавр вдруг остановил его:
— Подожди. Твое лицо. Я хочу увидеть его. Чтобы помнить.
Такой поворот не входил в намерения Марселя, и он замер на месте, пытаясь решить, стоит ли подвергать себя такому риску. Но уже в следующий момент ему пришло в голову, что молчание может быть истолковано неверно, и он, повернувшись к Мусе, откинул капюшон и медленно снял маску, внимательно наблюдая за реакцией раненого.
— След. Остался. — Мавр провел рукой по своему лицу, показывая на то место, где у Марселя был шрам. — Помню. Не забуду.
Поняв, что опасности больше нет, историк вздохнул с облегчением — судя по всему, Муса видел Кирилла без маски так давно, что образ священника стерся из его памяти. Марселю было интересно, каким образом Кирилл получил свой шрам, — из слов Мусы выходило, что он как-то был с этим связан. Однако выяснить это у него не было никакой возможности. Вот и замечательно, подумал он, одной проблемой меньше. Теперь нужно было только выяснить планы Мусы на будущее — и можно продолжать путь. Он не был уверен в том, что сможет общаться с остальными охранниками, которые вообще не говорили по-русски, но решил, что как-нибудь разберется с ними. Курьян рассказал ему о том, что они никак не хотели оставлять начальника, пока тот сам не приказал им переселиться в соседнюю избу. Возможно, он сделал это для того, чтобы иметь возможность побыть с Меланьей наедине. С тех пор их вообще не было видно — скорее всего, воины настолько привыкли подчиняться приказам Мусы, что вышли бы оттуда только в случае крайней необходимости.
— Значит, домой поедешь? — Марсель обратился к мавру, кивнув в сторону двери.
— Поеду, — отозвался Муса, на лице которого все еще было выражение невыразимой радости человека, которому больше не нужно было никому подчиняться. Однако уже в следующий момент он нахмурился и взглянул на ученого, словно вспомнил о чем-то важном.
— Что? — спросил историк.
— Закончить дело, — решительно кивнул мавр. — Владимир.
— Ты больше ничего мне не должен. — Марсель покачал головой. — Я освободил тебя от клятвы, помнишь?
— Да. Но закончить надо. Иначе не смогу вернуться. Нельзя так.
Историк с удивлением взглянул на Мусу, который, судя по всему, твердо решил довести начатое до конца. Конечно, он и не думал отказываться от помощи такого опытного солдата, однако все же решил еще раз уточнить:
— Ты можешь прямо сейчас вместе с Меланьей уехать, и тогда мы больше никогда не встретимся с тобой. В седельных сумках золото, возьми, сколько нужно. Начнешь новую жизнь, разве не этого ты хотел?
— Нет, — заявил мавр, гордо поднимая голову. — Хотел свободу, чтобы самому решать. Теперь свободен. Решил. Поеду с тобой. Потом вернусь за Меланьей. Она будет ждать.
— Это твое право.
— Да, мое.
Повертев в руках маску, в которой больше не было необходимости, историк кивнул Мусе и вышел за дверь, с удовольствием подставив лицо солнцу. Увидев, как Тимоха, который в этот момент проходил мимо, уставился на него, он усмехнулся такой реакции и помахал ему рукой. Тот нерешительно ответил, но тут же, испугавшись чего-то, ускорил шаг. «Неужели я такой страшный?» — мысленно удивился Марсель. Может быть, ему не стоило вот так просто из таинственного иноземца превращаться в обычного человека?
Пожав плечами, историк неторопливо прогулялся по селищу и, сопровождаемый заинтересованными взглядами местных жителей, наконец вернулся в
