– Машка? – выдохнула она. – Это ведь моя «Сайга», верно же?
– Говорил я тебе, стажер, что увидишь еще свою Машу. Держи вот. Проверь.
– Ну… ты же сдал все оружие…
– Плох тот сталкер, Хип, кто свою пушку чужим дядям сдает после всего, что вместе с ней прошел, – проговорил я, застегивая ремешки креплений на чехле. – А списал я безопасникам, стажер, совсем другие пушки. Лежали у перекупа одного убитые в хлам, но еще немножко стреляющие АКМ, кои и были мной приобретены по дешевке. Вот они-то и притворились нашими при сдаче государству.
– И… и ты молчал? Почему?
– Пойми меня правильно, родная… не мог я тебе душу резать признанием, что в подвале у меня припас для Зоны лежит. Ты и так на север часто смотрела, видел я. И если бы не позвала она нас, так бы и лежали пушки. Может быть, насовсем тут остались.
Стажер молча подошла и прижалась щекой, а затем, еще немного сонно, но уже лучисто улыбнувшись, забрала у меня свою «Сайгу».
– Спасибо тебе, Лунь… сохранил мою Машку. Но на будущее ты уж, пожалуйста, не молчи. Нечего меня, понимаешь, таким вот образом беречь – неправильно это.
– Договорились, стажер. Честно, все, никаких больше умолчаний.
– А что там еще есть? – Хип заглянула в выдвинутый ящик. – Еще что-то, да?
– Да, стажер. Плох также и тот сталкер, который дополнительного доброго припаса не имеет.
И я вытащил из того же ящика два наших «Глока-17» и несколько пластиковых коробок по пятьдесят небольших золотистых патронов к ним. Барин нам их еще продавал, и отходили пушки с нами прилично, но легкие, чуть брусковатой формы удобные пистолеты были совсем как новые. Хорошая конструкция, крепкая, лучших пистолетов для Зоны и не найти.
– А вместо этих красавцев отделу ушли два древних ПММ, – вздохнул я. – Видишь ли, Хип, я так и не стал хорошим парнем и, чуть что, как говорит Бонд, опять готов играть в орлянку.
Девушка задумчиво улыбнулась, прикрыла глаза и негромко проговорила:
– А я знала, Лунь. Знала, что ты не изменишься, чувствовала. И спасибо тебе за это, бродяга. Я знала, что когда-нибудь мы снова вместе пойдем по нашим тропинкам. Прости, я тоже имею небольшой секрет… и по той же причине.
Хип мягко отстранилась, отошла к противоположной стене, там, где стоял большой шкаф для инструментов, и, покопавшись в нем, достала сверток из темной фланели.
– Ты его выбросил… а я вернула. Нельзя выкидывать такие подарки, сталкер.
И в полутемном подвале алмазным блеском засияла в руках Хип плоская, в мелких гранях знакомая призма. Тот самый Осколок.
– И спрятала от тебя. Тоже не хотела бередить память и тревожить сны. Берегла его тут. Для нас. Я возьму его в Москву, Лунь. Как талисман. Как кусочек нашего прошлого… той жизни.
– Да, Хип… ты и вправду вся состоишь из сюрпризов…
«Алмаз» слегка помутнел и налился серой мутью в моих руках. Несколько раз, словно в отместку за обращение, дал по пальцам болезненными разрядами, все же быстро посветлел, очистился и снова заблестел бриллиантовыми прозрачными лучами, словно сам по себе, без источников света.
– Спасибо, стажер. Спасибо, что вернула и сохранила.
– Вот так у вас, мужчин, все и выходит. Резко и сплеча, – промурлыкала Хип, забирая артефакт. – Я пока его у себя подержу, и еще покажем это Пенке. Она многое знает с той стороны, может, расскажет чего.
– Тоже верно. – И я потянулся за вторым ящиком, поменьше.
Первой из него была извлечена большая металлическая банка из-под чая, заклеенная изолентой.
– И еще, стажер, помимо оружия и припаса у любого сталкера должен быть свой банк. Железный консервный банк с вкладом на черный день. – И я театральным движением снял квадратную крышку.
Сказать, что в банке лежала куча денег, конечно, было нельзя, и сохранил бы я вклад до более серьезных времен, но карточки наши уехали, да и денег на них осталось совсем немного, и поэтому я решил, что времена эти наступили. Наличность – это все-таки наличность, и доверял я ей намного больше, чем электронным счетам и кусочкам пластика с микросхемой. Не иначе, привычка за годы въелась.
Маленький железный банк хранил на беспроцентном, к сожалению, депозите семь тысяч долларов, полторы тысячи евро и чуть меньше ста пятидесяти тысяч рублей. И в общем, на данный момент это были все доступные деньги, которые у нас с Хип оставались. Еще часть была пока не конвертирована в дензнаки, но я полагал, что под Москвой наверняка найдутся пункты сбыта подобных вещиц.
И последним я вытащил из ящика большой углепластиковый контейнер, усиленный серебряной и свинцовой фольгой, хотя те штуковины, что в нем лежали, не были радиоактивными.
На стол подвальной мастерской, на предварительно расстеленный лист упаковочной бумаги выпали небольшие свертки, коробочки, и отдельно от них аккуратно была извлечена банка в мягкой противоударной упаковке. Все это нам следовало забрать с собой…
Десяток отличных «самоцветов», из которых два вполне могли уйти коллекционерам минимум по тысяче зеленых рублей за штуку: один крупный, с грецкий орех, розовый прозрачный кристалл с покатыми, гладкими гранями, и второй, поменьше, – голубоватого цвета, с ярким алым «глазком» ровно посередине, весь играющий нитями радужных переливов. Но это еще не артефакты или, как называет их Зотов, анобы, нет – лишь минералы, измененные мощными аномалиями, и их можно сторговать кому угодно. А вот это уже стоит действительно больших денег, но продавать я их не стану – две «почки», похожие на упругие зеленые виноградины, словно отлитые из плотного силикона. Те, что отдал нам Фреон перед уходом… третий год пошел, а все так же горят они ровной мягкой зеленью, словно только вчера я спрятал их в тайник.
– Держи, Хип. Не думаю, что Москва «светится», но во всех Зонах попадаются радиоактивные пятна. Сохранил я их, не продал. Профу бы еще одну, но если что, я свою напрокат дам.
Маленькие эти «почки», пустяковые на вид, но служат сталкеру они исправно. Даже сейчас, после Зоны, не помешает потаскать ее хотя бы даже в нагрудном кармане. Сомнительно, что нахватали мы того же цезия с америцием, но «погасить» нуклиды и вывести пусть незначительную, но дозу не помешает. Даже самый слабый, природный фон вреден, «ботаники» это давно доказали, а в ПГРЭЗ встроенные датчики детекторов временами неприятно потрескивали.
Теперь то, что можно будет пустить на продажу, но немного тут,
