– Полиция принадлежит им, Йоэль. Вы это знаете. И вы не воин. – Он посмотрел на меня, его черные глаза ничего не выражали. – Вы должны быть Иовом, а не Ахером.
– Иов? Ахер? О чем вы говорите?
– Кофе? – спросил он.
– Нет, спасибо.
Он пожал плечами, идя к принтеру.
– Это старая история. Из книги, которая называется Талмудом. О раввине по имени Ахер. Это не было его настоящее имя. Думаю, его звали Элиджа…
– Элиша. Элиша бен Абуя, – перебила Ифрит.
– Да. Спасибо, Ифрит, – произнес Моти тоном, который я истолковал как «больше не смей меня перебивать!». – Он был этакой противоположностью Иова. Вы знаете, кто такой Иов? Из Библии?
Я кивнул.
– С хорошими людьми происходят всякие неприятности.
– Да, совершенно верно. Хороших людей преследуют несчастья. Итак, вы знаете, что Иов – это тот парень, которого бог все время пинал. Он убил его детей, покрыл его самого язвами… причинил ему много зла. Но Иов продолжал верить в бога, и бог со временем наградил его новыми детьми, богатством и всем прочим. А Элиша был очень уважаемым раввином, поистине большим человеком в своей общине, но с ним начали происходить дурные вещи. И он стал задаваться вопросом: почему бог поступает так с хорошими людьми? Словно в ответ, римляне убили его учителя, еще более святого раввина. Солдаты отрубили ему голову прямо перед Элишей. Скормили его язык собакам. Когда ребенком я думал об этом, у меня начинались кошмары.
– Значит, сейчас вы говорите, что вы бог? Что я должен страдать и ждать, пока моя жена умрет, и тогда вы вознаградите меня?
Он пожал плечами и продолжил свой рассказ:
– Так вот, Элиша видит все это и начинает терять рассудок. Он теряет веру. Его мантрой становится нечто вроде: «Нет никакой справедливости и никакого судьи». Он перестает соблюдать заповеди. Спит с проститутками по субботам, приказывает детям работать, а не изучать Тору. Бесит всех. Со временем взбесил и бога. И тогда его перестают звать Элишей. Говорят, что он уже не тот, что прежде, он другой человек – «ахер». Это становится его именем. Его винят во всем подряд, например в том, что ангелы вышибли людей из рая.
– Я также слышала, что, когда он умер, его могилу охватил огонь и дым поднимался от этой могилы сто лет, – сказала Ифрит. – Отец говорил мне, что Ахер пользовался заклятиями из книги «Сефер ха-разим»[37]. Знаете, старая левантийская магия, что-то вроде каббалы. Как Пульса Д’нура. Нельзя молиться о том, чтобы с другим произошло что-то плохое. Отец всегда говорил: бог дал нам Ахера в пример: мы нарушаем заповеди на свой страх и риск.
– Что ж, я никаких дерьмовых заповедей не нарушал, – сказал я. – А они нарушили – со своей дурацкой телепортацией-дупликацией-зачисткой людей. Я только хочу вернуть себе свою жизнь. Найти жену. Я не желаю быть ничьим Иовом, или Ахером, или айей, или еще хрен знает кем.
Ифрит взяла у Заки планшетку и карандаш, что-то написала и передала Моти.
– Я с вами согласен, Йоэль, – сказал Моти, прочитав, что написала Ифрит. – Поэтому вы должны быть Иовом. Послушайте, мне нужно ненадолго выйти. С вами останется Заки. Хотите есть? Заки, принеси ему чего-нибудь поесть, – приказал он по дороге к выходу. – Ифрит, пошли.
Выходя вслед за Моти, Ифрит посмотрела на меня. Что это в ее глазах, жалость?
Заки подтащил к столу стул и сел напротив меня.
– А знаешь, после этого срыва он вел очень приятную жизнь.
Я тем временем гадал, что было на этой проклятой планшетке.
– Кто? Иов?
– Нет, этот Ахер. Отрекшись от веры, он стал – как это у вас называется – эпикурейцем? Путешествовал, изучая культуру арабов, греков, римлян. Думаю, он понял, что рай не для него, и решил, пока жив, найти его на земле.
Заки достал сигарету, повертел ее в пальцах.
– Он не так уж отличался от тебя, Йоэль. Он тоже был засольщиком. Только ты задаешь вопросы, на которые не могут ответить аппы, а он задавал вопросы, на которые не мог ответить бог. Сегодня тебя за такие вопросы награждают, называют засольщиком, оплачивают твои счета. А он в свое время был наказан, у него отобрали имя и отправили в изгнание. – Он коротко рассмеялся. – Забавно: правоверные притворяются, будто хотят, чтобы ты задавал вопросы, но на самом деле им хочется слышать только те вопросы, на которые у них есть ответы. Задашь не тот вопрос, вопрос, на который они не хотят отвечать, и они рассвирепеют. Но аппы – они как раз и хотят, чтобы ты задавал неправильные вопросы, им не нужны вопросы, на которые они могут ответить. Очень интересно.
– Это работает совсем не так, – возразил я. – Аппы теперь ничем не лучше современников Ахера. Они хотят, чтобы им задавали трудные вопросы, но только на их условиях. Если зайти слишком далеко, они тоже наказывают тебя. Система выкидывает тебя вон. Черт, только посмотрите на меня, Заки: мои коммы не работают, я заперт в этой комнате. Я изгнанник.
Заки кивнул.
– Что будете есть, мистер изгнанник? – спросил он, пытаясь сменить тему.
– Я не голоден, – ответил я. – Хлеба хватило.
– Не голоден, – повторил он, кивнув. И продолжал играть незажженной сигаретой.
Меня охватило желание оказаться где-нибудь в другом месте. В безопасном месте. Без коммов я чувствовал себя голым и уязвимым. Раньше, когда накатывало уныние, я отвлекался на игры, или смотрел глупые ролики про премию Дарвина, или просто погружался в работу. Засолка обычно подбадривала меня, потому что заставляла думать, как пятилетний ребенок. Я испытывал извращенное наслаждение, запутывая аппов, которые, вероятно, в целом были гораздо полезнее меня. Можно ли радость, с которой я смотрел на их мучения, назвать злорадством? Не думаю. У нас устанавливаются такие тесные связи с аппами, что известны случаи, когда люди плакали, узнав о том, что их любимые аппы подошли к концу существования. Но я нисколько из-за этого не расстраивался. Сидя в неполном уединении этого конференц-зала на Второй авеню, я сбежал в воспоминания.
Прежде всего я вспомнил день, когда мы с Сильвией обручились. Это было во время нашего первого настоящего совместного отпуска, когда мы посетили флотилию Сан-Франциско. Сильвия сказала родителям, что едет выбирать университет, где будет писать докторскую диссертацию, потому что скрывала от них наши отношения. По-моему, они даже не знали, что мы встречаемся. Как я уже говорил, в динамике отношений в ее семье господствовало равнодушие. Так как я впервые оказался в Северной Калифорнии, она повела меня смотреть Алькатрас.
Вдобавок к безжалостной коммерциализации столь ужасного места, в которой мы оба приняли участие,
