— У тебя все замечательно получится. В замужестве. Знаю, ты думаешь, что у тебя не выйдет, но у тебя все получится.
— Но мне до сих пор нравится Чаки. Я... боюсь, что могу в него влюбится, пусть даже самую капельку, — я не хотела об этом говорить, не планировала никому рассказывать и знала, что проделала хорошую работу, потому что Джефф еще ни разу не вошел в состояние ярости. Но это правда.
Я порадовалась, что удалось не воспользоваться словом «еще» в контексте «влюблена». Осознание того, что я все время до Джеффа ждала Чаки не тот факт, которым стоит гордиться, даже если оно пришло после того, как Джефф сделал мне предложение, и я сказала: «да». Часть меня на самом деле жалеет, что Чаки сделал предложение уже после того, как я повстречала и влюбилась в Джеффа. И все же, я чувствую себя самой худшей и паршивой невестой, думая о другом человеке, когда уже связана с самым лучшим человеком на планете.
— Знаю, — Райдер поцеловал меня в лоб. — Это очевидно.
— О, великолепно. Значит, я делаю Джеффу больно.
— Нет. Для него это не очевидно, даже на эмпатическом уровне, если он хоть что-то чувствует. Я также не думаю, что и для Рейнольдса это очевидно. А вот для меня очевидно.
— Почему?
Он вздохнул.
— Потому что давление, под которым ты находишься, делает процесс невероятно привлекательным, — рассмеялся он. — Мои родители не знают, чем я занимаюсь, они просто ненавидят тот факт, что я отказался от великой карьеры — карьеры, которой занимался, между прочим, с трех лет, — чтобы взаимодействовать с людьми, с которыми у них нет ничего общего. Они не понимают, что я такого нашел в Поле кроме того, что он замечательный. Правда, это было не так, как если бы я завел, скажем, собаку. Когда я встретился с центаврийцами, им с трудом пришлось признать, что я гей.
— Извини, — я крепко обняла его.
— Все нормально. Но я знаю, что ты переживаешь. У меня есть пара бойфрендов, с которыми я до сих пор пересекаюсь. И они общались с моими родителями. Есть дни, черт возьми, девочка, есть недели, когда приходит в голову, что вернуться к старой жизни было бы проще.
— Почему бы и нет?
— По той же причине, по которой ты еще не ушла. Я люблю мужчину. Я так же знаю, что то, что мы делаем, гораздо важнее, чем стоять перед камерой, хорошо выглядеть и быть одетым в дорогую одежду и аксессуары, — он снова обнял меня. — И вместо того, чтобы просто любить Джеффа и разбираться со всеми нормальными вещами, с какими обычно разбирается нормальная пара, вроде нас с Полом, вы двое занимаетесь тем, что спасаете мир от бóльших угроз, чем нам с Полом приходилось сталкиваться в наш с ним первый год. Не говоря уже о том, что судьбой определено каждому центаврийцу, которому под тридцать, прибыть на вашу свадьбу. Давление слишком сильное, по крайней мере, так кажется с моего места.
— И его мать меня ненавидит.
— Ну, возможно, не ненавидит, но я понял, что ты имеешь в виду. И держу пари, что родители Рейдольдса тебя любят.
— Любят. Я их знаю с тринадцати лет. И, без всяких сомнений, знаю, что они стали бы классными родственниками, прабабушки и прадедушки, потому что они уже поладили с моими родителями.
— Предполагаю, что они знали, что их сын тоже в тебя люблен и были довольны этим, а то еще, как минимум, надеялись, что все у вас с Чаки получится.
— Не знаю. Наверное. Такое ощущение, что кроме меня все об этом знали, — сердце сжалось. — Я из-за него сделала так много разного, что не понимала, как оно важно, пока не стала старше. Никогда не говорила ему ничего плохого, никогда не была тем, кем не являюсь, никто мне не вручал тест, чтобы убедиться, достаточно ли я хороша, чтобы выйти замуж за Чаки. И я собираюсь причинить ему боль, выйдя замуж за Джеффа.
— Или причинить боль Джеффу, выйдя за Рейнольдса. Да, так оно и работает. Но, — он отодвинулся, чтобы я увидела его лицо, — думаю, ты уже приняла решение. Прежде, чем узнала, что у тебя есть выбор. У тебя всегда был другой вариант, кроме Джеффа. Больше одного варианта.
— Кристофер.
— Это один вариант. Или оставить все позади, раз и навсегда.
— Думаю, да.
— Естественно, думаю, если бы ты так и сделала, он пошел бы за тобой.
— Да, у Джеффа немного есть от охотника.
— Тебе это нравится.
— Думаю, да.
— Нет, точно нравится. Я знаю, что ты не настолько уверена в себе, как все думают. Черт, я тоже. Мы оба знаем, как эффективно притворяться. Так же и Джефф. Ты думаешь, что согласилась бы на предложение Рейнольдса, сделай он его до того, как ты встретила Джеффа, но мои деньги говорят, что ты сказала бы: «нет».
— Как так? — мои деньги «нет» не говорили, но, наверное, Райдер таки прав.
— Он слишком слаб для тебя, — Райдер пожал плечами. — Отличная черта для друга, а в некоторых случаях — отличная черта для партнера. Но тебя привлекает Джефф, потому что он всегда в напряжении. Вот это все счастье, веселье, отношение «все хорошо» — обман, и ты это знаешь. Рейнольдс никогда не теряет этого ощущения, уверен, что может, но я общался с ним, когда за тобой охотился Рид. Он был расстроен так же, как и все мы, ну, может, чуть больше, но ни разу не потерял хладнокровия, ни разу не запаниковал. С другой стороны, если бы Джефф потерял хладнокровие, ты бы погибла.
— Думаю, да, — здесь есть, о чем подумать, хотя я знаю Чаки лучше, что кто-либо еще, и у него есть сильные стороны. Я одна из немногих, кто когда-либо видел это. Потому что Чаки позволяет увидеть эту его сторону только тем, кого он на самом деле любит и кому доверяет. Потому Райдер и не догадывается, что у него на самом деле есть.
На самом деле Чаки и впрямь расслаблен, но этому он научился, как и тому, как оставаться хладнокровным, когда хулиганы добивались, чтобы он потерял хладнокровие и наброситься на него. Драйв, что делает его успешным, исходит из скрытой, напряженной его части. Я знаю, что в нем есть напряженность, в конце концов, я видела его близко, наедине и голым.
Чувство вины, конечно
