– Звучит-то бредово. Бескуды никогда не считались живыми мертвецами, насколько мне известно.
– Насколько вам известно, шеф, – поддакнул Цадик смиренно. – Но ведь не будете же вы утверждать, что вам известно категорически все?
В глазах, полных национальной скорби и внезапной мудрости, взблеснули лукавые искорки. Цатогуа улыбнулся и, пока шеф приходил в себя от наглости, добавил:
– Вампиры убивают свою жертву, чтобы обратить ее в другого вампира. Оборотни – насколько я знаю, тоже. Высшие формы Иных проходят тяжелую и опасную инициацию… Но что, если мы все так или иначе расстаемся с жизнью, чтобы увидеть Мир Мертвых и вернуться оттуда, обманув смерть?
Одной из сильных сторон Ольгерда, как утверждал его бывший начальник Форкалор, было умение признавать собственные ошибки. Поэтому Темный маг потер переносицу, сам отхлебнул кофе из второй чашечки и развел руками.
– Хорошо, я тебя слушаю.
Собеседник потупился в пол между ступней, обутых в пыльные, потертые туфли, а потом вздохнул.
– Чисто технически вы, кстати, правы. На самом деле смертью это было назвать сложно…
* * *Если бы Кадиш мог – он бы, наверное, спрыгнул и убежал. Ну, хотя бы до ближайшего дерева, чтобы залезть на него и иметь достаточно свободы маневра в последующей дискуссии. Но сейчас силы были явственно не равны, и потому пришлось мысленно цыкнуть на замолотившее от ужаса сердце, попытавшись одновременно воззвать к разуму: если бы Темный хотел причинить зло – он бы причинил и раньше. Хотя, может, ему для этого требовалась удаленность от защищающего род Галеви дома и хранящихся в нем реликвий? Сомнения, сомнения…
Все это не укрылось от князя. Он снова улыбнулся, а потом посуровел:
– Ты ведь помнишь, что я давал клятву?
Пришлось кивнуть. Мужчина аккуратно посадил своего «пассажира» на крупный валун, а потом посмотрел на свои ладони, словно ища там правильные слова.
– Обещание, данное Иным перед Светом и Тьмой, нарушать нельзя. Это… чревато, – поморщился он, спрятав в итоге руки за спину. – Поэтому тебе не стоит бояться. Жизнь возвратится – ты и не успеешь заметить как. Идем, нам надо успеть до рассвета.
Ничего не оставалось, кроме как согласиться – и снова оказаться на руках Иного. Тот решительно направился в глубь пещеры, в паре шагов после входа прошептав что-то. В воздухе повис серебристый, ровно горящий огонек, и стало возможно различать детали. Жадные корни, тянущиеся к путникам с боков и сверху; осыпающуюся пахучими землепадами почву; бледные грибы, торчащие несвежими варениками из подгнившей листвы. Впрочем, вскоре и пол, и стены, и потолок сменились камнем, временами словно искрящимся в отраженном свете. Было жутковато, но красиво.
Шли долго, но не дольше, чем по земле. Временами пещера сужалась до лаза, в котором приходилось протискиваться боком или опускаться на корточки. Кадишу было ужасно неловко, что из-за него князю приходится так напрягаться и марать добротный богатый контуш. Сам Анджей молчал, лишь периодически командуя: «На спину. На руки. Давай сам», – там, где спутнику предполагалось сменить способ передвижения.
Наконец они достигли цели. Грот, который раскинулся выше и шире всего, что попадалось на пути допрежь, был заполнен свисающими каменными сосульками, поблескивающими, когда волшебный огонек пролетал мимо. Где-то капала вода, было сыро и холодно. Галеви-младший поежился.
– Да, это здесь. – Иной снова опустил подростка на подходящий выступ, прошелся по свободному пространству ближе к середине грота, опустился на колени и зачем-то пощупал влажный пол. – Ну что, страшно?
Страшно было до икоты. Кадиш вдруг подумал, что зря он не взял с собой остатки хлеба – было бы что сунуть в зубы, изображая сосредоточенное жевание вместо разговора. Анджей подошел, сел перед ним на корточки и взял за запястья.
– Знаешь, и мне. Никогда такого раньше не делал. – Он неуместно хихикнул, и вот тут внук шойхета поверил: могущественный и древний Шонэ тоже боится. Почему-то от этой мысли стало легче. Мальчишка расправил плечи и, собравшись с силами и нахальством, слегка передразнил собеседника:
– Так ведь и я тоже…
Князь оторопел. Через мгновение оба они уже хохотали, легонько хлопая друг друга по плечам. Потом Анджей утер грязным большим пальцем выступившую слезу.
– А ты действительно молодец. Отличный из тебя получится… бескуд. Вот так и держись, парень. Так и держись, – он повторил это уже себе практически под нос, а потом снова взял Кадиша на руки. Тот глубоко вдохнул…
А выдохнул уже лежа на земле. Холод сразу же забрался ему между лопаток, втянулся в позвоночник, забурился под затылок. Иной, растянувшийся рядом, ухватил его за руку.
– Терпи. Надо.
Надо, повторил мысленно подросток. «Надо», – словно эхом отдалось от стен грота. «Надо», – сверкнул в темноте огонек, опустившись ближе. Сказанное вслух отдалось во всем мироздании, и природа вещей как будто устремилась исторгнуть слово обратно. От низкого, гудящего громыхания звук, поселившийся не то в камне, не то в голове Кадиша, постепенно перешел к мелкому рокоту, а потом и вовсе рассыпался на песчаный шелест…
И тут стало ясно, что шелестит все-таки не воспаленное воображение.
Со всех сторон к ним с князем тянулись, росли, ветвились тоненькие, словно из мутного стекла вылепленные трубочки. По ним будто струилась вода, то втягиваясь внутрь, то выбрасываясь наружу и тут же затвердевая. Некоторые из них уже почти доставали до ног, и удержаться от того, чтобы дернуться, не получилось.
– Спокойно, – донеслось сбоку. – Терпи. Надо.
Снова «надо». Кадиш постарался дышать медленно, не смотреть по сторонам, не думать о наползающем со всех сторон льдисто-каменном коконе. Холод начал сковывать, стягивать судорогами мышцы. Тут неожиданно помогла головная боль, снова дернувшаяся в висках. Пришлось зажмуриться, сделать несколько вдохов и выдохов, удержать тошноту…
Когда же парень проморгался, вокруг была только темнота. И затихающий, глохнущий шелест. Их с князем окончательно укрыло и погребло под растущей коркой.
И в этой темноте и тишине сознание начало отчебучивать и выкаблучиваться. Порывисто цепляясь за рукав молча лежащего рядом Анджея, внук шойхета вдруг начал видеть, слышать, осязать и обонять странное: далекие жаркие земли, и пески, и озеро, по берегам которого росли странные деревья с пучками широких листьев, похожих на папоротник, на макушке. В голове пронеслись слова: «ям Киннерет». Стоп, вспомнил Кадиш, это же из Писания!
Сам он будто сидел в лодке на корме, подозрительно знакомыми сильными руками выбирая закинутые в воду сети. На носу же трудился молодой мужчина, похожий на князя, словно брат. «Шимон», – услужливо подсказала новообретенная память.
Он снова отвернулся к воде – и вдруг спиной почувствовал чуждое. В лодке был еще кто-то. Нырнув в Сумрак – так вот это как! – он развернулся, оскалил клыки… И остолбенел.
Пылающая светом Пламени Неугасимого, Огня Творения,
