Соколиноголовый тем временем ошарашенно присел на краешек стола. Он почесал подбородок указательным пальцем и сказал тихо:
– Это я не всерьез, это я сгоряча. Они, конечно, не виноваты ни в чем. Я просто так кричал, пар выпускал. А ты, оказывается, тоже добрая девочка. Я люблю добрых людей, – он вдруг ухмыльнулся совершенно по-людоедски и полез куда-то наверх, в свою картотеку. – Есть у меня одно место на примете. Добрые люди там работают, совсем как ты. Тебе понравится. Ты там быстро вспомнишь и адрес, и папу с мамой. И тебе станет стыдно, оттого что ты обо мне сегодня так плохо подумала.
Он расхохотался так, что Маша оторопела. Ей пришло в голову, что нужно извиниться, однако не оставляло ощущение подвоха. Она не ошиблась. Соколиноголовый определил ее в самую грязную и дымную корчму на Оранжевой круглице.
У «Вкусняшки» не было вывески. Над потрепанной деревянной дверью прямо по штукатурке было выведено черными буквами название корчмы. Рядом с ней пахло почти так же, как в кабинете соколиноголового – общественным туалетом и чесноком. Хозяин вышел к ним навстречу – его предупредили с помощью со-зеркала с Заклинанием связи. Он был низенький и толстый, белый и безволосый. Он был похож на ком теста, который для смеха нарядили в грязную оранжевую футболку, а в верхушку воткнули вразнобой два вареных яйца вместо глаз. От него сильно несло вареной курицей, как от Штиля.
– Еще раз здрасьте, Трепка, – поздоровался с ним соколиноголовый.
– Здрасьте-здрасьте… Что, нищенка, беспризорница? – неожиданно тонким голосом спросил он. – На что она мне?
– Исправительные работы, – процедил соколиноголовый.
– А что, мне за нее заплатят хоть?
– Штрафы за мусор и крыс за летний месяц… – многозначительно поднял брови соколиноголовый.
– А она надолго?
– Так-то на две недели за бродяжничество. А по-хорошему – пока ей не надоест и она не признается, где живет.
– У меня нет дома, я говорила, – пробурчала Маша.
– Тогда за месяц мало, – вздохнул притворно Трепка. – Пусть мне простят штрафы за шесть летних месяцев, и я ей устрою настоящее исправление!
– За шесть зимних! – предложил соколиноголовый. – Только устройте ей работу как следует! Чтоб прочувствовала!
– Зимой-то и крыс совсем нет, штрафы ма-ахонькие! – возмутился Трепка. – Ну ладно. Давайте. А насчет работы не сомневайтесь! У нас неженки не выживают.
А кто выживает, на тех Чуня найдется, соседства с ним точно никто не выдержит.
– Я не неженка, – буркнула Маша, раздражаясь от того, что ее все время пытаются напугать. – Я работы не боюсь. Я вообще мало чего боюсь.
Соколиноголовый и Трепка переглянулись и хмыкнули. Затем хозяин «Вкусняшки» расписался на какой-то бумаге и повернулся к девочке спиной, чтобы войти внутрь. Из открытой двери пахнуло пирогами и свежими булочками. Маша направилась за ними, говоря себе, что не все так плохо. По крайней мере крыша над головой на сегодня точно есть, пахнет вроде вкусно, с ленточками и свистком она разберется, как только останется без надзора. Теперь нужно поспать и попытаться приспособиться к тому, что у нее есть, а там видно будет…
Но вдруг чувство смутной тревоги, ощущение опасности словно сжало ее плечи, девочка замерла на пороге. Такое чувство бывает, когда, идя домой из школы, встречаешь впереди шумную компанию дворовых парней, а обойти их негде. Или когда выносишь мусор и внезапно у бака бродячая собака бросает объедки и решительно направляется в твою сторону, низко склонив голову. Или когда встаешь на табурет, чтобы достать книгу с самой верхней полки, поднимаешься на цыпочки, и в этот момент нога соскальзывает в пустоту.
«Что это, откуда?!» – испуганно думала девочка, озираясь по сторонам. У стены она заметила неподвижно стоящую фигуру. Отвратительного вида бродяга скалил в усмешке гнилые ломаные зубы, глядя на нее из-под низко нависших кустистых бровей. Его кожа была покрыта прыщами и шрамами, на голове виднелись коросты. На нем была ужасно грязная и потрепанная одежда, прошитая какими-то рваными ленточками, торчащими то тут, то там, так что было даже непонятно, что это – рубашка, или свитер, или пиджак. Он медленно оторвался от стены и направился к девочке, источая ужасающий запах гнилого мяса и помойного ведра. Маша почувствовала, что сейчас потеряет сознание.
– Отвяжитесь, – буркнула она и шмыгнула в дверь «Вкусняшки», надеясь, что страшный бродяга не решится последовать за ней, а если решится – его выгонят оттуда.
Она так торопилась прочь от бродяги, что влетела в корчму, не разбирая дороги, сдвинула аж три тяжелых деревянных лавки. Те прочертили след в густом настиле из опилок, подняв облако пыли. Трепка в ужасе воздел руки.
– Ничего, я приберу, – пробурчал кто-то за Машиной спиной. Та повернула голову и отшатнулась. Прямо за ней стоял бродяга. Он легко подвинул лавки и принялся ровнять пол граблями.
– Ну вот и с Чуней познакомилась, – ласково пропел Трепка. – Ничего, работа у вас разная. Чуню до посуды допускать нельзя – гости кушать брезгуют. А вот комната для прислуги у нас, к сожалению, одна. Каждый свободный угол гостям сдавать стараемся, не до жиру.
Он провел девочку по коридору, такому же узкому, как в квартире Смельчаковых, но более обшарпанному, и показал грязный закут без окна. Там стояла двухэтажная кровать. Матрас на верхней койке был скатан, нижняя же койка терялась под горой дурно пахнущего тряпья.
– Внизу Чуня спит, – развел руками хозяин. – Ты можешь наверху устраиваться.
– А может, я на улице лучше посплю? – содрогнулась Маша.
– Никак нельзя на улице, – вздохнул хозяин. – Во-первых, там росомахи. А во-вторых, Управление Погодой дверь Заклинанием запечатало. Не выйти тебе, пока они не разрешат. Ну если Чуня храпеть будет, можешь в кухне переночевать, конечно. Оно и удобнее – раньше вставать будешь и сразу за работу приниматься. Вот только крысы спать мешают. Они не агрессивные здесь, спасибо Заклинанию покоя, но мешают…
Маша поняла, что ей не так повезло, как она надеялась. Еще в большее отчаяние она впала, когда ей показали рабочее место. Кухня была длинной и узкой, округлой, как труба. Тумбы и плита стояли вдоль одной стены, вдоль другой следовало протискиваться. Все припасы и кухонная утварь хранились в огромных сундуках и на нижних полках тумб. А над ними была устроена дорожка для посуды. Следовало крутить огромный валик, чтобы дорожка ехала и аккуратненько везла глиняные кружки и тарелки. Мойка и помойное ведро располагались у самой дальней стены. Маша с Трепкой шли к мойке минуты три, как показалось девочке, и весь этот путь по всей длине дорожка была уставлена немытой посудой. Сама мойка была огромной жестяной ванной, доверху забитой посудой. Возле нее резвились два чумазых мальчика, семи и пяти лет. Вместо привычного
