— Бъярки, нет! — крикнул Пром.
— Почему? Назови хоть одну причину!
— Со мной вы найдете другие осколки раньше моих братьев по легиону, — сказал Менкаура.
Фенрисиец покачал головой.
— Ты предашь нас. При первой же возможности скормишь вигхтам Подвселенной.
— Тогда вперед, прикончи меня, пожалуйста, — отозвался чернокнижник. — Избавь от жизни, полной скорби и страданий.
— Не надо, Бъярки, — повторил Дион, и его рука поползла к гладию.
Кинжал разрезал кожу, по шее адепта потекла кровь.
— Выпусти его сейчас же! — рявкнул библиарий.
На мгновение Прому показалось, что Волк нарушит его приказ и всадит клинок под свод черепа Менкауры.
Пауза затянулась.
Запрокинув голову, Бёдвар издал протяжный вой, скорбные отголоски которого разнеслись по всей «Грозовой птице». Воин отшвырнул нож и схватил провидца за плечи, как будто хотел по-братски обнять его, но вместо этого с размаху ударил лбом в нос. Сын Магнуса сполз по стенке фюзеляжа и осел на палубу: его разбитое лицо напоминало жуткую маску.
— Свафнир Раквульф, упри этот твой гарпун ему в грудь, — скомандовал Бъярки, указав на ошеломленного колдуна. — Если прошепчет хоть словечко, пробей ему сердца, как гроссвалуру[124].
Ковыляя по темному коридору ниже ватерлинии «Озирис-Пантеи», Хатхор Маат чувствовал, как ему сводит кишки — не от обычной хвори, но от чего-то гораздо более скверного. Он совершил глупость, надолго покинув Черный корабль с его защитным полем Геллера. Теперь перерождение плоти с новыми силами возобновило натиск на тело павонида.
Звездолет несся вперед, следуя указаниям обретшего новые силы Аримана, и Великий Океан все сильнее давил на заслоны реальности. Прижав руку к животу, воин ощутил, как кожа дрожит от неуемного стремления измениться, разрастись в невиданные жуткие формы.
Застонав, Хатхор остановился передохнуть, опираясь на широкий шпангоут. Вдоль просторного коридора тянулась череда тусклых люменов, в свете которых едва удавалось разобрать символы, вытравленные на опущенных дверях-ставнях трюмов с заключенными.
Маат обливался потом. Выдохнув, легионер обжег себе глотку. Клетки кожи бурлили так, что Хатхора терзала лихорадка. К горлу подкатывала ядовитая желчь.
Справившись с тошнотой, павонид двинулся дальше.
Его кости изменили расположение, и походка стала еще более неуклюжей. Воина охватило головокружение — на его теле случайным образом возникали органы чувств. Глаза, будто пустулы, обсыпали шею и спину; на кончиках пальцев и на подошвах выросли вкусовые сосочки.
Адепт попытался высчитать, как далеко прошел, но его разум пылал от боли и напряжения, которым Маат сдерживал генетический бунт своей плоти. Он понятия не имел, сколько дверей уже миновал.
«Восемь или девять?»
Хатхор поднял голову, чтобы проверить, нужный ли перед ним ставень, но ничего не увидел из-за тягучей пленки перед глазами. Воин провел по лицу тыльной стороной ладони, и на ней осталось нечто липкое, вроде паутины. Обтерев ладонь о броню над бедром, Маат применил толику силы Павонидов. Зрение немного улучшилось, и он сумел рассмотреть дверь.
Никаких меток, кроме обозначений Безмолвного Сестринства.
— Да, точно десятая, — растянуто прохрипел Хатхор. В его влажном сипе ничего не осталось от прежнего голоса с идеально выверенными интонациями.
Легионер потянулся к рычагу ставня, но у него подогнулись ноги. Маат сполз по двери, чувствуя, как его способность противостоять вырождению слабеет, а проклятие, затаившееся внутри его тела, наслаждается этим. Если бы адепт не принадлежал к Павонидам, то уже давно уступил бы напору аномальной эволюции.
Хатхор поднял руку, которая с треском изгибалась под неестественными углами, но не достал до рычага. По щекам воина потекли кислотные слезы, прожигающие плоть до костей.
— Нет, я не могу умереть вот так… — заклокотал Маат.
— И не умрешь, как мне сказали, — произнес кто-то позади легионера, поднимая его на ноги. — Думаю, ты еще нужен тому существу.
Прищурившись, Хатхор увидел размытый силуэт мечника Детей Императора в полном доспехе. Он смотрел на павонида сверху вниз, с сардонической ухмылкой на пси-измененном лице в обрамлении белых, как кость, волос.
Маату померещилось, что в теле Люция извиваются два змееподобных создания. Возможно, из-за жара в мозгу или бешено скачущих мыслей у него начались галлюцинации.
— Что… ты… тут… делаешь? — выдавил Хатхор.
— Не даю тебе погибнуть, — ответил мечник. Открыв люк, он затащил павонида в трюм.
Адепт ощущал, как на спине у него ворочаются опухолевые наросты, выпирающие из плоти, словно грибы-трутовики. Даже способности павонида уже не могли остановить столь быструю мутацию, и он только кричал от боли.
— Держись, — велел Люций. — Здесь все, что тебе нужно.
Отпрыск Магнуса сощурился, стараясь разобраться во множестве перекрывающихся картин. В десятом трюме, как и в первых девяти, теснилось не меньше сотни обреченных душ. Запуганные, отощавшие, больные, грязные… После отбытия с Камити-Соны прошли недели, а легионеры Тысячи Сынов никак не заботились о псайкерах.
— Делай так, как оно показывало, помнишь? — спросил мечник.
Хатхор Маат просто кивнул: его губы и язык так страшно распухли и вздулись, что мешали говорить. Неизвестно, близость ли избавления придала воину сил, или у него еще оставался последний нетронутый запас решимости, но он сумел доковылять до перепуганных узников.
Павонид рухнул на колени возле неподвижного мужчины, худого как скелет. Тот посмотрел на Хатхора с жалостью.
Сочувствие смертного разъярило Маата, и он всадил обе кисти ниже груди человека. Пальцы с глазами на кончиках пробили неожиданно размягчившуюся плоть. Изрекая чужеродные слова, которым научил его Афоргомон, легионер надавил.
Эффект оказался мгновенным.
Мужчина забился в конвульсиях, его кожа вспучилась и растянулась. Неудержимые наросты в мгновение ока вырвались из тела, почти вывернув его наизнанку. Хатхора оросило мелкими брызгами крови, и воин почувствовал, что восставший организм понемногу сдает позиции.
Исполнившись новых сил, Маат перешел к следующему пленнику. Страх укрепил смертного настолько, что он сумел отодвинуться; легионер быстро догнал его и вытолкнул из себя еще больше искаженной плоти. Через считанные секунды Псайкер скончался, извергнув в Хатхора обильную струю кровавой рвоты.
Ободренный успехом, воин пополз к третьей жертве. На него упала тень Люция.
— Возьми лучше этого, — посоветовал мечник, бросив к Маату перепуганного подростка. — У него тело моложе и выносливее, чем у прочих.
Кивнув, адепт погрузил обе ладони в живот плачущего паренька. Хатхор сбрасывал мутации в узника, пока тот не превратился в мешок плоти, который даже отдаленно не походил на человека, но продолжал хныкать и неразборчиво бормотать.
— Еще, — произнес павонид. — Мне нужно еще.
Ставень с лязгом опустился. Еще недавно он служил дверью в грузовой отсек, теперь — в покойницкую. Внутри остались только мертвецы.
Гладкая кожа Хатхора Маата блестела от распирающей
