От одной мысли у нее скручивает желудок, а на глаза наворачиваются слезы.
Как будто этого мало, у Адриана даже нет роскоши залечить раны в уединении. Габриэль Агрест – известная в столице личность, и разразившийся скандал грандиозен. Маринетт знает от Альи, что журналисты осаждают фамильный особняк с того момента, как раскрылась личность Бражника. Они фотографируют дом со всех ракурсов, пытаются заговорить с Адрианом прямо с улицы, названивают всем тем, кто имеет близкую или далекую связь с семьей Агрест.
Маринетт тошнит от одной мысли о преследовании, которое отныне должен терпеть Адриан.
Если у нее ощущение, что она живет в настоящем кошмаре, у ее друга наверняка должно быть ощущение, что он погружается в ад. В то время как Тикки ласково трется о ее щеку, пытаясь подбодрить, Маринетт прижимает ладони к глазам, в очередной раз пытаясь сдержать слезы, с тревогой спрашивая себя, как Адриан справится с этим страшным испытанием.
Всего два дня спустя Маринетт получает ответ.
Адриан улетел в США, бежав из Парижа, от журналистов и своего отца.
Не сказав ни слова, не попрощавшись.
Маринетт об этом рассказывает Алья после того, как ей в свою очередь сообщил Нино.
Новость об отъезде Адриана становится последней каплей для Маринетт, уже измотанной двумя бесконечными днями, когда ее пожирала тревога. В состоянии шока она вешает трубку, ничего не ответив Алье.
А потом начинает рыдать, чувствуя, что ее сердце разбито.
Слишком.
Это слишком.
Эмоции, которые она до сих пор пыталась сдерживать, переливаются через край, обрушиваются, сносят всё на своем пути. Маринетт не может ничего сделать, чтобы справиться с этим неконтролируемым цунами. Впрочем, она даже не пытается. Она сдается, отдается на волю чувства вины, грусти, тревоги, всех негативных эмоций, которые перемешиваются и душат ее.
Она плачет часами – снова, и снова, и снова. И каждый раз, когда ей кажется, что она готова остановиться, боль снова со всей силы ударяет ее, и она опять разражается рыданиями.
Она и предположить не могла, что в ее теле есть столько воды.
– Ну же, Маринетт… – нежно шепчет Тикки, утешающе похлопывая ее по плечу. – Ты тут ни при чем. Я с тобой. Не расстраивайся. Я с тобой.
Маринетт пытается улыбнуться сквозь слезы, показать своей квами, насколько она ценит ее помощь. Но ее сердце разбито вдребезги, и ей не удается притвориться, будто ей лучше. Так что она снова плачет, и Тикки продолжает ее утешать.
Понимая, какой разрушительный эффект могла произвести на Маринетт новость об отъезде Адриана, Алья не остается в стороне. Она не перестает заваливать подругу сообщениями с выражением поддержки, вплоть до предложения прийти к ней и составить компанию. Маринетт колеблется принять предложение и в итоге отклоняет.
Она чувствует себя слишком хрупкой. Слишком уязвимой.
В состоянии крайнего нервного напряжения и давящего чувства вины, которое она по-прежнему испытывает, достаточно будет самой малости, чтобы она рассказала Алье свой секрет. Чтобы она призналась ей, что она Ледибаг.
И даже если Бражник больше не представляет угрозы, Маринетт не может решиться раскрыть свою двойную личность лучшей подруге. Она просто не готова. Возможно, однажды она расскажет. Но не сейчас. Она слишком долго ей лгала, слишком часто, чтобы быть уверенной, что ее признание не спровоцирует ссору, а сегодня ей решительно не нужно столкновение с лучшей подругой.
После ужасного дня, проведенного в рыданиях на кровати, Маринетт в конце концов берет себя в руки. Боль по-прежнему остается – вездесущая и неотвязная.
Но, если подумать, она не может томиться вечно.
Титаническим усилием воли она поднимает себя с матраса. Она ставит на пол одну ногу, потом другую, и хватается за лестницу, чтобы выйти на балкон. Снаружи ее встречает свежий ветер, овевающий спящую столицу. Этот нежный бриз высушивает последние оставшиеся на ее горячей коже слезы и приносит ощущение неожиданного спокойствия.
Маринетт дышит полной грудью, закрыв глаза в попытке заставить отступить остатки бесконечного приступа тревоги. Ее сердце по-прежнему бьется слишком сильно, слишком быстро, а руки сотрясаются нервной дрожью. Она чувствует себя такой слабой, что могла бы свернуться клубочком в углу и тут же позволить усталости сокрушить ее.
Но безупречная поддержка ее двух драгоценных подруг творит чудеса.
Она не одна. У нее есть Тикки, у нее есть Алья.
И главное – у нее есть Черный Кот.
Маринетт облокачивается о перила балкона и позволяет взгляду задумчиво бродить по расстилающемуся перед ней городу. Они с напарником давно пообещали друг другу, что откроют личности, как только Бражник будет побежден. Эта идея всегда пугала ее, но сейчас она знала, что нуждается в этом более, чем когда-либо. Учитывая ее состояние эмоционального отчаяния, поддержка того, кому она бесконечно доверяла, несомненно станет более чем спасительной.
Испустив тяжелый вздох, Маринетт опускает голову, пока не прикасается пылающим лбом к ледяному металлу перил.
Она должна увидеть Черного Кота.
Ей это необходимо.
В течение следующего дня Маринетт беспрерывно пытается связаться с Черным Котом. Она трансформируется, пытается позвать его, определить на радаре, где он находится, и ругается, когда понимает, что все ее попытки бесплодны.
Более чем когда-либо она проклинает свою паранойю, неоднократно мешавшую ей установить систему коммуникации, которая позволила бы связаться с напарником без костюма. Вначале молчание напарника раздражает.
Потом беспокоит.
– Ответь… – шепчет она, словно молитву, пристально глядя на экран своего йо-йо, наверное, уже в сотый раз. – Ответь, глупый Кот…
Но Черный Кот снова не подает никаких признаков жизни. Маринетт прерывает связь, грудь сжимает уже привычное ощущение тревоги. Она всегда была глубоко убеждена, что как только Бражник будет побежден, напарник поспешит сообщить ей, кто он. Он никогда не хотел, чтобы их личности оставались тайной, хотя и всегда уважал решение Ледибаг подождать.
Пока Маринетт с тревогой спрашивает себя, не произошло ли с ее драгоценным напарником что-то серьезное, в комнате раздается шум.
Легкие удары по люку, ведущему в ее комнату.
– Маринетт? – спрашивает ее мать, просовывая голову в отверстие и поднимая взгляд к антресоли, где сидит ее дочь. – Можешь спуститься? К тебе гость.
С бешено колотящимся сердцем Маринетт живо выпрямляется. Гость? Ее воображение тут же пускается вскачь. А если…
Она яростно трясет головой, пытаясь не обращать внимания на то, как слегка участилось ее дыхание. Это не может быть Черный Кот. Невозможно. Абсолютно невозможно. Он не знает, кто она, он не может быть здесь. Не в булочной ее родителей.
В ее груди начинает незаметно расти теплая волна, и кожа на щеках тоже
