Винкельбаха. Если меня все же убьют, то убьют тайно, за границами Фельсенгрюнде.
Человек в капюшоне заметил меня и кивнул в тяжеловесном приветствии. Какой сюрприз! Я опять хотел жить! Я слепо понесся в лес, разгоняясь на склоне. Человек в капюшоне последовал за мной. Он не утруждал себя бегом, а просто размашисто шагал через подлесок. Я превратился в игрушку, в свинью на привязи: мне давали слабину, и у меня создавалась иллюзия отрыва. Но когда моему врагу надоест эта игра, он просто натянет веревку и подтащит меня к себе.
Внезапно мне под ноги подвернулся корень, выкопанный кабаном или одним из ангелов Божьих. Я завопил от боли и ужаса, покатился вниз по склону в сопровождении камней и ошметков земли и влетел в яму, заполненную листьями.
В лесу была поляна. На поляне сидели люди. Они оторвались от своего костра, пораженные моим приземлением. Ребенок подбежал к матери, ища убежища за ее юбкой. Кто-то потянулся за дубинкой; другой схватил за ошейник рычащую собаку.
– Ты кто? – спросил женский голос. Оглушенный, я таращился на людей в живописных лохмотьях и цветных лентах. На меня надвигалось чудовище – кретин, судя по тусклым глазам и слюнявым губам. Я в жизни не видел такого ужасного зоба, какой был у этого человека. Он болтался под горлом, как петушиная бородка; этот кошмарный нарост был настолько огромным, что его третья доля была переброшена через плечо.
– Вы ранены?
Зобатый кретин взял меня за руки, что-то утешительно бормоча и пытаясь помочь мне подняться. Я глянул назад и увидел убийцу, остановившегося в нерешительности, а затем повернувшего обратно.
– Этот человек хочет убить меня.
– Он вор?
– Пожалуйста, защитите меня.
– Вати, Ульрих, – произнес женский голос. От группы отделились двое мужчин, один – темноволосый и молодой, другой – белобородый и кривоногий. Когда они скрылись из виду, я смог вздохнуть свободнее, и кретину удалось вытащить меня из канавы. Я боялся, что его руки будут противными и липкими, но они оказались мозолистыми и на удивление сухими.
– Вы, похоже, понравились Конраду, – сказала коренастая женщина, закутанная в коричневую шаль. Ее лицо скрывала копна седых кудряшек. – Мы зовем его Петушок Конрад – из-за шеи. Он ищет короля, чтобы тот исцелил его от этой напасти.
– Лечить, – взвыл кретин, – лечить Конрада.
– А пока она болтается под подбородком, как видите. Дети, когда привыкают к нему, касаются его горла на счастье.
– Как горба, – добавила молодая женщина, из-за ног которой выглядывала застенчивая девчушка. Я попытался улыбнуться ребенку, но с моим лицом что-то случилось. Я упал в объятия огромных татуированных рук, в запах пота и перегара. Взглянув наверх, я увидел лысую и очень красную голову, нос с продетым кольцом и ряд зубов, подпиленных, как наконечники стрел.
– Гутен таг, – произнес мой спаситель. Его зловонное дыхание отрезвило на меня, как нюхательная соль. – Я Абрахам.
– Очень приятно.
Седая женщина присела на бревно и обратилась ко мне:
– Кто за вами гнался? Нам не нужны неприятности.
– Это был… я не знаю. Разбойник, я встретил его в лесу. Он вызвался в проводники, а потом попытался меня ограбить.
Женщина задержала взгляд на потускневшей роскоши моего одеяния. Трудно было назвать это дорожным костюмом. Через какое-то время она кивнула и выпрямилась. Абрахам перестал сжимать мои плечи и поставил меня на ноги, как покачнувшуюся вазу. Две девушки в грязных белых платьях предложили мне кружку какого-то крепкого пойла. Я выпил и тут же закашлялся – как маркиз много лет назад в Нюрнберге, – но почувствовал себя после этого намного живее. Кто эти люди? Я заметил двух юношей, братьев, судя по виду, которые сидели, подогнув под себя ноги, и наблюдали за мной, не прекращая ленивой игры в кости. Девушки, которые принесли мне выпить, уселись под чахлым тисом и занялись починкой шутовского колпака. Мать маленькой девочки неизвестно откуда достала грудного младенца и приложила его к груди.
– Вы не немец, – сказала седая женщина. Судя по всему, она была у них главной.
– Нет, – сказал я. – Давным-давно…
– Что?
– Давным-давно я был флорентийцем.
В лесу ухали совы. Потом зашуршали кусты, затряслись ветки, и на поляну вышли мои спасители. Они тащили за собой труп моего осла, связав его ноги стеблями крапивы. Все мои припасы по-прежнему были привязаны к трупу: хлеб, сыр, фляга с пивом и пирог с тмином, который я украл на кухне. Всем присутствующим было ясно, что хозяин почившей скотины – я.
– А грабитель? – спросила женщина. Старик, Вати, пожал плечами.
– Убежал.
Все смотрели на меня; смотрели на туго набитые мешки. Я знал: чтобы расположить к себе этих людей, мне придется поделиться с ними пищей. Они явно были голодны (у взрослых выпирали кости и ввалились глаза), но на еду не набрасывались. Седая женщина, которую Вати и все остальные звали Мутти, разделила пирог на примерно равные части, и все получили по кусочку – начиная с девчушки. Только темноволосый парень, Ульрих, не участвовал в пиршестве. Когда он принялся свежевать осла, я понял, что протестовать уже поздно. В этом холоде, под моросящим дождем, не могло даже мысли возникнуть о том, чтобы спросить разрешения владельца: молодой человек просто делал необходимое дело, без жадности или злобы. Иногда он хмыкал и отгонял любопытного Конрада. Теперь, когда хлеб и пирог были съедены, меня, кажется, приняли в компанию. Их лица, прежде серые от осторожности, теперь расцветила благодарность; они предвкушали пиршество из свежего мяса, в котором я, виновник несчастья, скоро тоже приму участие, и с большим аппетитом.
Мутти и Вати отвели меня в сторонку и продолжили допрос. Что я умею? Могу я кувыркаться? Прыгать? Ходить колесом? Мутти убрала волосы с лица. Я увидел красивую женщину примерно моего возраста, со строгим лицом, губы которой, потрескавшиеся от мороза, все же сохраняли некоторую чувственность: они были полными и необычно темными. У нее были разные глаза. Левый – карий, правый – голубой, с огненным ободком подле зрачка.
– Нам художник не нужен, – сказала она. Вати проявил больше симпатии.
– Мы лицедеи. Странствуем по деревням. На одном месте долго не задерживаемся. Не любим, чтобы в наши дела совались господа и святоши, нагулявшие жир на нашем поту. А вы куда направляетесь?
– Я был… Мой покровитель умер, и там более не нуждаются в моих услугах. Сказать по правде, я не знаю, куда я еду или хочу поехать.
Увидев, что я плачу, Мутти кивнула и печально вздохнула.
– Он боится остаться один в этих горах. Он захочет присоединиться к нам.
– Но если он ничего не умеет? – Тогда мы не сможем его взять.
Мутти была права: я умолял их взять меня к себе.
– Дайте мне бумагу, – говорил я, – дайте мне карандаш, и я докажу свой талант. Еще два дня назад я показал бы вам свои работы. Но я все потерял.
Вати, который в отличие от жены вовсе не возражал, чтобы я попытал счастья, крикнул что-то на странном диалекте Иоганну и Якобу, братьям, которые забросили кости и теперь стояли на руках, отрабатывая номер. Легко, как обычный человек встает со стула, они совершили кульбит и принесли мешок, из которого извлекли знакомый предмет.
– Мы нашли это вчера на дороге, – сказал Вати. – Ваш?
– Мой.
– Боюсь, до остального багажа нам не добраться.
У меня запылали уши.
– Вы ведь не из Фельсенгрюнде, а?
