Чудеса и диковины

указывая на зеркала. – Ты знаешь, каким он бывает услужливым. Как усердно работает для друзей.

Я притворился, что не слышу этого комментария. Я сразу же обратил внимание на то, как изменилась комната. Видите ли, из нее убрали всю алхимическую аппаратуру. Реторты и тигли Нотта, его фляги, мехи и перегонные кубы из стекла – все это вынесли с глаз долой, резкий запах рассеялся; но закопченные стены по-прежнему испускали едкий химический дух, а когда-то элегантный каменный пол (с витиеватым мозаичным гербом моего изготовления) был покрыт грязью и засыпан пеплом.

– У его светлости, – сказал Джонатан Нотт, – появилась новая страсть.

– С алхимией у него ничего не выходит, так?

Джонатан Нотт улыбнулся и отошел к своим помощникам, оставляя за собой ледяной вихрь. Толпа ринулась вперед, и я вновь оказался за спинами остальных. При моем росте мне не стоило даже надеяться что-нибудь разглядеть за плотным лесом сомкнувшихся тел. Над их кивающими головами, как туман, освещенный луной, стелился мертвенный свет.

Внезапно, под вой единственной трубы, дверь приватной гостиной открылась, и появился Альбрехт Рудольфус. Он был разодет в роскошный черный шелк и тафту; но при этом, похоже, не брился недели две.

Присутствующие склонились в поклоне. Заметив меня среди полусогнутых ног, герцог воздел руки.

–  I l miglior fabbro! –воскликнул он. Все головы повернулись в мою сторону. – Maestro mio.Какая честь. – Альбрехт Рудольфус по-крабьи протиснулся между своими подданными (далеко не все из них охотно уступили ему дорогу) и подошел ко мне. Судя по отвисшему животу, он растолстел еще больше. – Томмазо, дружище. Дай поцеловать твою руку.

Объятые ужасом придворные отшатнулись от меня, словно я харкал желчью. Герцог схватил мою руку – левую – и, припав на одно колено, покрыл мои пальцы влажными поцелуями.

– Ты же знаешь, что это они не пускали тебя ко мне, – бормотал он. – Я так хотел, чтобы ты был со мной, в моей библиотеке. Но они меня вынуждают. – Я попытался выдернуть руку, но герцог вцепился в нее мертвой хваткой. – Они не способны на доброту.

Проворные помощники окружили нас, пытаясь загородить герцога. Джонатан Нотт попытался поддержать его за локоть, но Альбрехт Рудольфус стряхнул его руку.

– Не тянименя. Я и сам могу встать.

На глазах у придворной знати Джонатану Нотту не оставалось другого выхода, кроме как отступить.

Герцог с трудом поднялся на ноги. Он и меня попытался поднять – позабыв, что я и так уже стоял во весь свой данный мне Богом (или Дьяволом) рост.

– Вставай, вставайже, – бубнил он. Залившись краской, я приподнялся на цыпочки. Герцог вновь взял меня за руку и, почти овладев собой, отогнал от себя ноттовских помощников.

– Синьор Грилли, – решительно объявил он, – будет стоять рядом со мной.

Якоб Шнойбер стоял чуть поодаль, сосредоточенно изучая свои ногти. В отличие от помощников, одетых в черные одеяния, чтобы оттенить магическую белизну своего хозяина, Якоб Шнойбер выбрал огненно- алый. Его камзол и чулки были кроваво-красными, рубашка в прорезах рукавов багровела, как обнаженные мускулы; даже сквозь его черный бархатный жилет как будто просвечивали пятна страшных кровоподтеков, оттенявшие янтарную (раньше я ее не замечал) бороду.

– А, Шнойбер.

– Ваша светлость.

– Вы знакомы с синьором Грилли, моим… э… замечательным художником?

Якоб Шнойберг ответил едва заметным кивком. Я тоже кивнул – с саркастически преувеличенным усердием.

– Мы уже имели удовольствие видеться, ваша светлость, – сказал я после того, как моя рука, описав в воздухе короткую арабеску, опустилась вниз.

– Герр Грилли, помнится, был главным библиотекарем?

– Его светлость нашел применения моим талантам в других областях.

– Правда? И каково ваше теперешнее звание: главный придворный гомункулус?

Раздался напряженный, гнусавый смех придворных. Я же, против желания, попытался изобразить улыбку. От меня не ускользнул косой, заговорщический взгляд, которым обменялись Шнойбер и Нотт.

– Синьор Грилли – мой архивариус, – сказал Альбрехт Рудольфус. – Он занимается составлением иллюстрированного каталога моего музея. Разве не так?

Джонатан Нотт согласно кивнул из-за спин помощников. – Да, – сказал я. – Очень важно, ради славы коллекции, задокументировать ее полностью. Иллюстрированный каталог связывает экспонаты в единое целое и гарантирует их сохранность для потомков.

Герцог одобрительно хмыкнул и принялся аплодировать, вернее, шлепать тыльной стороной пальцев правой руки по основанию левой. Это были вялые, невнятные хлопки, которые не нашли отклика у окружающих. Я продолжал улыбаться, несмотря на очередное унижение, пока герцог, сконфуженный молчанием придворных, не произнес:

– Ну, пора начинать… гм… кунстмайстер, прошу вас. Джонатан Нотт отделился от вороной массы помощников.

– Ваша светлость, – сказал он. – Дамы и господа. Сейчас герр Якоб Шнойбер откроет выставку. Его открытие, сделанное во время странствий по Империи, тронет самые черствые сердца. Это пример великой красоты и странности: образчик того, что природа не устает нас изумлять.

Любопытная толпа ринулась вперед. Лакеи пытались, без особого, впрочем, успеха, удержать людей на расстоянии от витрины, которую уже открывал Якоб Шнойдер – медленно убирая ковер дразнящими рывками.

И вот наконец ковер плавно сполз на пол.

– Благородные дамы и господа, я дарю вам… миниатюрную Венеру.

Сперва мне показалось, что там было тело ребенка: маленькой девочки, повисшей в соленом перламутре. На плечах, светящихся белесым светом, лежали длинные светлые волосы, убранные с лица. Заплетенные косы обрамляли маленькие, но оформившиеся груди.

– Как красиво, – прошептал герцог. Он протянул пальцы к подсвеченному стеклу. – Совсем как живая, не правда ли?

– Вы так любезны, – сказал Якоб Шнойбер. Придворные пытались подойти ближе, сминая цепь лакеев. Находясь вне их рядов, я с ужасом видел, как их взгляды мечутся между экспонатом и живым образчиком.

– Я изобрел новый способ сохранения капилляров. Особая комбинация воска, смолы и киновари…

– Глаза – какого цвета у нее глаза?

– Голубые, ваша светлость.

У карлы были короткие ноги. Ее тяжелые выбеленные ягодицы начинались сразу же над коленями, но туловище, выше уродливых ног, имело правильные пропорции. Даже после внимательного осмотра я не заметил швов или тщательно скрытых стежков. Эти детские ножки принадлежали взрослой красавице, были частью этого целомудренного женского тела. Ее интимное место, в предвкушении будущих демонстраций, было стыдливо прикрыто эдемским фиговым листком.

Герцог смотрел на безмятежное, отстраненное лицо. Он прижался носом к стеклу, словно умоляя создание в витрине открыть глаза. Его губы изогнулись в бессознательном подражании засоленной гостье.

– Возможно, вас заинтересует, как я нашел это существо? – Якоб Шнойдер не стал дожидаться ответа герцога и продолжил: – В качестве собирателя чудес для их европейских величеств я был проездом в Дрездене, когда узнал о существовании этого карлика. Один мой знакомый заметил ее в лесах к северу от