— Каковы потери? — спросил офицер, чувствуя, что надо сказать хоть что-нибудь.
— Убитых четверо, раненых — тринадцать, из них шестеро тяжело, — тут же ответил Дмитрий, а у стоящего неподалеку Гаршина от услышанного сжалось сердце, поскольку в его взводе только убитых было двенадцать человек.
— Огнеприпасы?
— Чего нет, того нет, — развел руками унтер. — Однако люди посланы, трупов турецких много, так что совсем без патронов не останемся.
— Сам-то цел? — решился наконец спросить Линдфорс.
— А чего мне сделается? — пожал тот плечами.
— Ты знаешь, а поляк погиб.
— Какой поляк? А, этот…
— Ну, да, пленный. Турецкий снаряд совсем рядом разорвался.
— А часовые?
— Что часовые?
— Ну, погибли или нет?
— Кажется, живы.
— Тогда ладно!
В начале декабря пришло долгожданное известие о капитуляции гарнизона Плевны. Турецкий командующий Осман-паша поначалу вовсе не хотел сдаваться и предпринял отчаянную попытку прорвать блокаду и выйти с войсками из осажденного города, однако распорядительность командования и особенно стойкость русских войск не дали его плану осуществиться, и лучший османский военачальник был вынужден сложить оружие. По этому поводу были большие торжества, и на победоносную армию пролился щедрый дождь наград. Больше всего, конечно, наградили генералов. Великий князь Николай Николаевич получил орден святого Георгия первой степени, Тотлебен — второй, Непокойчицкий и князь Имеретинский стали георгиевскими кавалерами третьей степени, а Левицкий — четвертой. Не забыли и о других участниках осады, а затем благодарность государя дошла и до Рущукского отряда.
Если не брать совсем уж больших персон, а ограничиться теми, кто попал в наше повествование, то полковник Тиньков стал генерал-майором и командиром бригады. Штабс-капитан Гаупт, как отбывший ценз командира роты, вернулся к штабной деятельности и занял вакансию адъютанта командующего гренадерским корпусом.
Персоны поменьше также не были обойдены высочайшим вниманием. Подпоручик Линдфорс был произведен в следующий чин, грудь его украсил Станислав с мечами и бантом, а на темляке появилась «клюква»[85].
Прапорщик Самойлович также получил повышение и Анну третьей степени с мечами, а вольноопределяющиеся Гаршин и Штерн стали кавалерами знака отличия военного ордена, а кроме того, были без экзаменов произведены в офицеры.
Офицеры полка устроили в честь новоиспеченных «благородий» пирушку, благо и тот и другой пользовались в их среде немалым уважением и даже, можно сказать, любовью. Поручик Праведников, правда, по отношению к Николаю совершенно не разделял эти чувства, но, по крайней мере, старался держать их при себе. Поскольку шампанского достать было совершенно невозможно, да и водка в здешних местах стоила неприлично дорого, привыкшие за время похода к спартанскому образу жизни господа офицеры пили крепчайшую местную ракию и желали своим новым товарищам успешной карьеры, столь блистательно начатой на войне.
Благородная пирушка вскоре перешла в банальную попойку, где каждый пытался выпить больше, чем может, закусить тем, до чего дотянется, а во время всего этого перекричать соседей, так что разгоряченные и немного утомившиеся прапорщики сочли за благо незаметно выйти на воздух. Запахнув шинели, они стояли на улице и жадно втягивали в себя морозный воздух. Они были молоды, красивы и счастливы… ну, по крайней мере один из них.
— Ах, Всеволод, я чувствую себя на седьмом небе! — взволнованным голосом сказал Николаша. — Теперь даже этот чертов чорбаджи поймет, что я не простой солдат, и отдаст-таки за меня Петранку!
— Кстати, теперь ты не можешь просто так жениться, — деликатно улыбнувшись, напомнил ему Гаршин.
— О чем ты? — удивленно спросил Штерн.
— О том, что ты должен представить свою избранницу офицерскому собранию и только после одобрения ее кандидатуры жениться. Конечно это формальность, однако далеко не все в полку тебе симпатизируют. Так что вполне может случиться скандал.
— Брось, — усмехнулся Николаша, — ты же знаешь, я вовсе не стремлюсь к военной карьере. Офицерский чин и георгиевский крест, конечно, помогут мне в дальнейшем, но вот без благословления поручика Праведникова я вполне могу обойтись.
— Кстати о кресте, — нахмурился Гаршин, — тебе не кажется это свинством?
— Что? Ах, ты верно о нашем друге. Да — кажется, однако что тут поделаешь? Впрочем, полковник обещал взять это дело под свой контроль, так что я думаю, что все решится благополучно.
Несмотря на благодушный тон, настроение приятелей испортилось. Действительно, на награждении нижних чинов произошел пренеприятный случай. Их старому другу, унтер-офицеру Будищеву, должны были вручить давно причитающийся знак отличия военного ордена второй степени. Однако у прибывших с наградами военных чиновников не нашлось с собой золотого креста такого достоинства, и торжественная церемония была скомкана. Разозлившийся Буссе приказал было дать известному своей храбростью нижнему чину другой крест, с тем, чтобы впоследствии его можно было обменять, но представители чернильного племени отчего-то заартачились, а потому унтеру вручили только приказ, с обещанием выдать награду, как только таковая прибудет.
— Я, правда, хотел обратить твое внимание не только на это, — продолжил Всеволод после недолгого молчания.
— Что-то еще?
— Бог с ним с крестом, тем более что наш товарищ, кажется, не обратил на это безобразие никакого внимания, точно дело его не касалось вовсе. Но послушай, мы с тобой произведены в офицеры, хотя даже последнему рядовому в нашем полку известно, что Будищев куда больше понимает в военном деле, а следовательно, более достоин этого чина.
— Друг мой, — печально тряхнул головой Штерн, — тебе хорошо известно, что этот мир, скажем так, не совсем справедлив. Но исправить это мы с тобой не сможем, по крайней мере, не сейчас, так что, пожалуйста, не трави мне душу, а пойдем лучше выпьем!
— Нет уж, мне вполне довольно, да и тебе, я думаю, тоже!
— Это что за намеки? — деланно оскорбился Николаша и сделал зверское лицо, однако выдерживать свой маскарад он долго не смог, а потому тут же захохотал и бросился обнимать приятеля. — Да, ты, конечно, прав. Мы много выпили, так что пойдем к моему будущему тестю, думаю, нам там
