— Здесь я, — выглянул из-за занавески Дмитрий.
— Одевайся, — хмуро велел ему унтер. — С нами пойдешь.
— Слушаю.
— Шматов, и ты тоже.
Винтовки им взять с собой не позволили, однако ремни отбирать не стали. Скоро они подошли к господскому дому, где их ожидал штабс-капитан Гаупт и другие офицеры роты.
— Здравия желаю вашему благородию, — выкрикнул Дмитрий и стал в полном соответствии с уставом «есть глазами начальство».
— Вольно, — махнул рукой Гаупт. — Погорелова видел вчера?
— Никак нет, ваше благородие! Вроде бы…
— Так «вроде бы» или не видел?
— Не видел!
— Врет он, ваше благородие, — вмешался Хитров. — Он с писарем крепко не ладил, так что более некому!
— Да что случилось то?
— Молчать! Говорить будешь, когда тебя спросят.
— Виноват! Так точно!
— Писаря Погорелова нашли сегодня утром в деревенском колодце, — пристально глядя Будищеву в глаза, сказал штабс-капитан. — Ты ничего не хочешь сказать по этому поводу?
— Никак нет!
— А отчего вы с ним подрались?
— Так это когда было, ваше благородие.
— Отвечай!
— Из-за бабы!
— Ну, допустим, а из-за какой?
— Так это…
— Отвечай!
— Из-за хозяйки нашей.
— Из-за нее могли, — хохотнул в сторону Венегер, — бабец пегвый согт!
— А ты что скажешь? — обратился к Шматову командир роты, с досадой посмотрев на своего субалтерна.
Федор все это время стоял ни жив ни мертв и только время от времени моргал своими голубыми глазами. Услышав вопрос, он вздрогнул и с каким-то отчаянием в голосе выкрикнул:
— Не могу знать, ваше благородие!
Собственно, этой фразой все его ответы и ограничились. Как ни пытали его Гаупт или другие офицеры, бедолага кричал, выпучивая глаза: «Не могу знать!»
Гаупту и раньше неоднократно приходилось видеть, как молодые солдаты теряют в присутствии офицеров всякую способность соображать и только повторяют, как заведенные, сокровенную фразу: «Не могу знать!» Но все же было в поведении Шматова нечто такое, что наводило на мысль о его неискренности. Однако тот же опыт недвусмысленно подсказывал, что просто допрашивая его, ничего не добиться. Солдат будет упираться до последнего, но ничего не скажет. И что еще хуже, лаской тоже ничего не добиться. Слишком уж велика пропасть между нижними чинами и офицерами. Но не вызывать же полицейского чиновника в самом деле? Эдак позору не оберешься, да и о карьере можно забыть. Разве только в отдельный корпус жандармов путь останется, но это офицеру генерального штаба совсем уж последнее дело!
— Вот что, — хмуро велел он Галееву, — обоих до выяснения под арест!
— Слушаю, ваше благородие! — вытянулся унтер в ответ.
— Да смотри, чтобы не вместе, — спохватился штабс-капитан, вдруг подумав, что лучше бы их было допрашивать по отдельности.
— Как прикажете, вашбродь!
Проводив глазами вышедших, Гаупт сел писать докладную записку о происшествии командиру полка. Быстро описав случившиеся, он хотел было кликнуть писаря, но вспомнил, что тот лежит сейчас в холодном сарае, временно превращенном в прозекторскую. И над его холодным телом колдует полковой врач Соколов.
— Проклятье! — вырвалось у штабс-капитана.
За дверью послышалось какое-то шуршание, и офицер раздраженно крикнул:
— Ну, кто там еще?
Дверь отворилась, и на пороге появились Штерн с Лиховцевым.
— Разрешите, ваше благородие?
— Ну, входите, раз пришли, — нелюбезно ответил им Гаупт. — Чем могу?
— Прошу прощения, господин штабс-капитан, но нам стало известно о причине ареста Будищева и Шматова.
— И что же?
— Ваше благородие, — начал было Николаша официальным голосом, но тут же сбился, — Владимир Васильевич, мы пришли засвидетельствовать полную невиновность нашего товарища.
— Рядовой Штерн, вы издеваетесь? — не принял его тона Гаупт. — От вас еще вчерашним перегаром разит! Что вы можете засвидетельствовать, кроме собственного пьянства?
— Осмелюсь доложить, — отодвинул стушевавшегося товарища Лиховцев, — что мы вернулись вчера не так поздно. И ничего подозрительного не заметили.
— И что с того?
— Простите, ваше благородие, но…
— Замолчите, Алексей. То, что вы вступились за товарища, разумеется, похвально, в особенности, если бы вы по-прежнему учились в своем университете. Однако нынче вы в армии, а тут действуют свои законы.
— Это, несомненно, так, — не стал спорить Лиховцев, — но я некоторым образом юрист и мог бы быть полезен при расследовании.
— В самом деле, — задумался на секунду Гаупт, — впрочем, вы как приятель подозреваемого лицо заинтересованное. Нет, вы не можете вести расследование!
— Тогда позвольте мне быть его адвокатом.
— Адвокат бывает в суде, а сейчас до него далеко.
— Но все же, отчего вы решили, что Будищев со Шматовым вообще причастны к этому происшествию?
— На него указал командир звена Хитров.
— Ну, это еще ни о чем не говорит. Всем известно, что ефрейтор терпеть его не может.
— Ладно, но Будищев однажды избил Погорелова.
— Да вашего писаря, если хотите знать, вся рота дружно ненавидела, — снова вмешался Штерн. — Редкостная он был гнида! Царство ему небесное.
— Помолчи, Николай, — одернул его Лиховцев и снова обратился к офицеру: — А вот это, к сожалению, правда. Покойный и впрямь был не слишком приятный человек.
— Не спорю, однако же прочие его просто ненавидели, а вот ваш протеже ему нос расквасил! Кстати, вы в курсе за что?
— Ну, разумеется, из-за дамы, — снова подал голос Николаша.
— Вероятнее всего, из-за хозяйки дома, — перебил его Алексей. — Но она вряд ли послужила бы причиной убийства.
— Отчего так?
— Ну, как вам сказать… Ганна — женщина, несомненно, красивая, но нельзя сказать, чтобы слишком добродетельная. За таких не убивают.
— Много вы понимаете, — покачал головой штабс-капитан. — Ну, ладно, я понимаю ваши резоны. Но поскольку вы грубо нарушили дисциплину, явившись ко мне напрямую, то наказания вам не избежать! Садитесь сюда и извольте переписать набело эту записку для полковника Буссе. Не знаю, убил ли ваш приятель Погорелова или нет, но обязанности писаря пока что придется исполнять вам.
— Слушаю, ваше благородие!
Закончив с вольноперами, Гаупт направился к
