– Вот так я сопротивляюсь хаосу. Понятно?! Отважно. Безжалостно, – приговаривал Времянкин.
Закончив со степлером, он достал из кармана мятую пятитысячную купюру, чтобы оплатить счет. Он открыл папку, взглянул на итоговую сумму и понял, что денег хватает только на оплату заказанных Львом напитков и еды, которые он, вероятно, употребил еще до прихода Эмиля. Скромная сумма за пиво и сэндвич аккуратно превышала лимит.
– Проклятье…
Озадаченный клиент приложил руку ко лбу. Вернулся официант.
– Могу рассчитать?
– Тут такое дело… Мне не хватает какой-то мелочи.
– Сколько?
– Триста рублей или около того. Заберите пиво, что ли, и бутерброд. И тогда как раз.
– Я же вижу, вы откусили, и пиво обратно в бочку не зальешь. Позову управляющего.
Роберт, Юля и Денис слушали речи Льва перед крыльцом «Секунды», когда охранник вытолкал из клуба Эмиля. Гроссман и компания дружно обернулись на инцидент. Времянкин сделал вид, что не заметил их. Он надел на руки перчатки и уже собрался спуститься по лестнице, но поскользнулся на мокром крыльце. Взмахнув руками, Эмиль пролетел через две ступени и упал в слякоть. Он осторожно поднялся на ноги и стряхнул с кистей капли грязи. К его удивлению, импровизированные заплатки на одежде выдержали внезапную активность.
– Проклятая секунда, – пробурчал Времянкин себе под нос.
Затем отряхнул колени, поднял воротник пиджака и скрестил руки на груди. В этот момент натянувшиеся на спине части пиджака вырвались из цепких частиц клейкой ленты и разошлись в стороны. Не придав этому никакого значения, Эмиль побрел в сторону станции метро «Парк культуры».
Погода заметно ухудшилась. Дул пронизывающий встречный ветер, мокрый снег хлестал мужчину по лицу. «Сорок один год», – крутилось в его голове.
– Хладный борей, мать его. У меня даже на метро денег нет. Как я дошел до жизни такой? Как оказался на самом дне? Что я делал не так? Похоже, что – все. Сорок один год, елки-палки! Сорок один. И никуда мне от себя не деться. Что выросло, то выросло. Теперь нести этот сосуд, не расплескать. Сколько энергии пропадает зря. Мегатонны страсти томятся в ожидании чистки пор, чтобы вырваться наружу. Но поры все не прочищаются и только плесневеют. Сколько можно? Кто сделает это? Кто сотрет с моего лица эту отвратительную гримасу печали? Я? Ходячий рефлекс? Я вас спрашиваю. С кем ты разговариваешь, идиот? Кого ты спрашиваешь? Мерзкая интроверсия. Где моя экстраверсия? Где эта версия меня? Живет, наверное, где-то… Черт! Что же за человек я такой? Не знаю. Я ничего не знаю. Я ноль без палочки. Я. Я. Я. Я. Я. Я. Я. Заебал якать уже, заткнись! Никтожество! Жизнь профукана. Время убито. Полный провал. Я не создан для этого мира.
Ноги несли Времянкина все быстрее. За размышлениями о своей нелегкой судьбе он не заметил, как оказался на середине Крымского моста. Ветер прижимал горемыку к ограждению. Эмиль вдруг остановился. Он вспомнил об Эрике. Ведь это именно то место, откуда его лучший и, быть может, единственный друг прыгнул в вечность. Опечаленный и растерянный, Времянкин смотрел на темные воды Москвы-реки. Трясясь от холода, Эмиль перелез через ограждение. Он нащупал ногами небольшой выступ, встал на него и, держась дрожащими пальцами за холодные перила, повернулся спиной к мосту.
– Хватит мусорить! Хватит засорять планету всяким дерьмом! Прорасту цветком каким-нибудь, и то польза. А может, накормлю собой рыбок. Разве плохо?
Ветер порывами подталкивал отчаявшегося страдальца в спину. Времянкин зажмурился и сделал глубокий вдооооооооооооооооооооооооооооооох.
В тот же миг ветер успокоился. Послышался звук порхающих крыльев. Эмиль открыл глаза и обнаружил черного-пречерного ворона, севшего на парапет в полутора метрах от него. Птица развернулась боком к мужчине и уставилась на него немигающим оком.
– Привет, – удивился Эмиль. – Не знал, что вороны летают по ночам. Я тут кое-чем занят, но ты можешь остаться.
Времянкин посмотрел на воду и закрыл глаза, а через мгновение открыл их и снова взглянул на птицу. Ворон, замерев, следил за ним.
– Может, ты нечто вроде благовеста для Фауста? Чтобы я передумал прыгать. Возможно такое? Сомневаюсь. Выглядишь ты мрачновато. Без обид. Мне даже не по себе как-то. На хорошую новость не тянешь. Белая голубка подошла бы больше. Чего ты смотришь на меня? У тебя есть идея получше?
Птица вдруг дернула острым клювом, вспорхнула и полетела вдоль реки.
– Что ты хотела этим сказать, птица?! – крикнул Эмиль вслед улетающему ворону. – Нет идей? Я так и думал.
Ворон удалялся, быстро превращаясь в движущуюся точку, а вскоре и вовсе растворился в темноте, как капля чернил в чернильнице.
– Странная птица, – заключил Времянкин и отвлекся на панораму.
Ночь прояснилась, а точнее, изменилась. Снег еще шел, но уже по-другому. Теперь он был не крупный и мокрый, а мелкий, искрящийся, словно волшебная пыль. От вечернего тумана не осталось и следа. Москва умиротворенно почивала на семи холмах. Луна высматривала что-то в темноте широко открытым глазом. Глубокое звездное небо напоминало о том, что помимо наших мелких сует существует нечто бесконечно большое – Мир, по сравнению с которым мы совершенно незначительны. Эмиль с изумлением взирал на преобразившийся пейзаж. Он дышал полной грудью, жадно наполняя легкие атмосферой. В воздухе ощущался привкус магии.
– Ух ты! Только я собрался уходить, а тут такое… Надо же. Куда подевалась непогода? Будто режим переключили. Как по волшебству прямо-таки. Сменили пластинку.
Нерешительно переминаясь с ноги на ногу, Эмиль посмотрел вниз.
– Мы на своей старушке-Земле просто нарезаем тут круги. Мой сорок первый круг сегодня завершился. Что мне осталось? Зачем дальше испытывать судьбу? Пустые надежды. Жизнь не сладостная фантазия. Нет уж. Это борьба. И боль. Дорогой подарок, с которым я так и не разобрался. Да, Луна прекрасна, Мир прекрасен. Это есть. Но без меня он не станет менее прекрасным. Может даже наоборот. Хватит с меня. На чем я остановился?
Времянкин еще раз взглянул на горизонт, прежде чем снова зажмуриться. Белое пятно луны, запечатлевшееся в его мозгу после затвора век, начало постепенно рассеиваться. На впечатлении проявилась деталь, на которую Эмиль поначалу не обратил внимания. И немудрено: деталям трудно соперничать со спутником Земли. Какой-то предмет, попавший в поле зрения Эмиля, но пока не осознанный им. Что это было? Он пытался разглядеть в своем воспоминании ускользающий образ. На теплоходном причале, расположенном со стороны Фрунзенской набережной, что-то стояло. То, чего там быть не должно. Какой-то выпирающий элемент. Бросающийся в глаза. В свете фонаря. Деревянное, квадратное, беспомощное…
– Фортепиано? Какого хрена оно там делает?!
Эмиль открыл глаза и
