Я пытаюсь припомнить стихи Вадика Каратыгина, того самого, что позже, лет через пятнадцать, захлебнется в луже. Он ведь писал стихи. Бренчал на гитаре. Пел тонким, надтреснутым голосом. Нет больше ни стихов, ни песен. Были две маленькие, но тяжелые монеты с профилем царя...
День погас прозаично. Никакого бухла. Никаких драм и разговоров с самим собой. Никакого Воннегута или Ремарка. Я навалил в блюдо свежесрезанного винограда. Водой из шланга помыл его. Сел на открытой веранде под гаснущим, темнеющим с каждой минутой небом. Стал отрывать ягоду за ягодой.
Виноград был сладкий, прохладный, пахучий. Его аромат пьянил меня. Не нужно было никакой водки, никакого "бурбона".
Из уходяшего во мглу неба выбрасывались летучие мыши. Кривыми, внезапными росчерками они чиркали по темно-синему сатину надо мной. И исчезали.
Нет, жена даже не спросила, куда и надолго ли я уезжаю. Теща задала вопрос. Она была дама практичная, председатель профкома. "И как ты намерен содержать свою семью?" - спросила она. "Работа неслабая, - ответил я. - Командировки. Каждый месяц буду переводить по двести-триста. Потом поглядим..."
