корпус; с юга, из Греции, отступают гитлеровские дивизии «Принц Евгений» и Первая Альпийская. Западнее, на самом верху Копаоника, на Сувом Рудиште и Пийном Преслу, идут жестокие бои с корпусами четников, которых Драже Михайлович собрал со всех областей Сербии и послал на помощь немцам. Все эти силы стремятся помешать объединению партизанских частей, идущих из Боснии, с частями, расположенными в Сербии. 29-я дивизия из 2-го Черногорского корпуса как будто бы уже не может сюда проситься, и Пеко Дапчевич задержал ее в пути на Нови Пазар. Две новые сербские дивизии завязали бои с противником западнее Лесковац. В общем враг жмет со всех сторон.
Перучица сказал, что предвидит катастрофу, если в этих условиях мы будем пассивно ожидать здесь врага.
— Что же делать, чтобы избежать этой катастрофы? — спросил Кича.
Перучица пожал плечами, не находя ответа. Он растянулся на земле, уткнувшись лицом в жесткую траву. Я прилег рядом, мне хотелось что-то придумать, что-то подсказать ему.
Вдруг он слегка приподнялся, с любопытством уставившись на мохнатого шмеля с оранжевым брюшком и голубыми бусинками глаз, который упрямо взбирался по стеблю пырея, цепляясь лапками за плоские листочки. Добравшись до половины стебля, он упал, наверное, уже не в первый раз, и снова начал карабкаться, постепенно наклоняя стебель своей тяжестью, непрерывно стремясь к колоску. Наконец, схватил его крепко и прижал к земле.
Майор улыбнулся.
— Упорный! — сказал я. — Добился-таки своего.
Тут Перучицу окликнули.
— Друже майор!
Мы обернулись.
Патрульные подводили к нам человека в коричневых галифе и белой меховой безрукавке, черноволосого, коротко остриженного, в очках.
— Да живео свободата! — приветствовал он Перучицу. — Вы командир партизанской части? Позвольте представиться, — заговорил он, мешая сербские и болгарские слова: — Капитан Боте Атанасов, курьер командующего первой болгарской армией в секторе Крива Паланка.
Это было настолько неожиданно, что Перучица отступил на шаг назад.
— Болгарской армией? — переспросил он удивленно.
— Да. А разве вы не знаете, что наш вождь Георгий Димитров еще летом сорок первого года призвал нас к борьбе против оккупантов и болгарских фашистов? Разве вы не слышали, как наши партизанские отряды сковывали в Среднегорье двадцать тысяч немцев и полицейских?
— Нет, мы не знали о таком размахе вашей борьбы, — признался Янков.
— Вот так здорово! — в свою очередь удивился Атанасов. — Значит, от вас скрывали нашу борьбу? Это очень плохо, что наши действия были так изолированы. Но теперь, друзья, все это позади. Отныне русские, югославы и болгары вместе навсегда! Под одним знаменем, на котором написан священный девиз: «Смерть фашизму! Единство славян! Правда и свобода народам!» — торжественно заявил Атанасов.
— Еще год назад, — рассказал он, усаживаясь рядом с нами, — наш батальон имени Христо Ботева сражался в районах Лясковац и Црна Трава за свободу Югославской Македонии. А сейчас нас целая армия, большое народное войско. Вместе с вами мы хотим дружно бороться за полное изгнание германских захватчиков с Балкан. Да живео свободата! — горячо закончил Атанасов.
Патрульные не отходили. С жадным интересом смотрели на болгарина.
— Видишь, как друг к нам пришел.
— И правильно!
— Веревка крепка повивкой, а человек помощью.
— Теперь нас — сила, вот какая!
Атанасов замолчал, прислушиваясь к словам бойцов. Глаза его заблестели еще ярче.
— Наши надежды сбудутся, — проговорил он растроганно. — Русские несут нам счастье и согласие.
— А далеко ли они? Вам ближе к ним, вы их видели? — спросил Перучица, переводя разговор.
— Я сам еще не видел советских частей, — ответил капитан. — Но связь с ними у нас уже есть.
Он показал письмо командующего болгарской армией, в котором тот обращался к командующему югославскими войсками в Сербии с просьбой об оперативном содействии. По словам Атанасова, советское командование, предвидя отступление гитлеровцев с юга Балкан, дало болгарскому народному войску задание: «Быстрым натиском по долине реки Моравы пресечь немцам путь отхода на север и северо- запад».
В письме говорилось: «Болгарский народ после длительной борьбы сумел устранить людей, которые всеми силами и средствами старались разъединить братские славянские народы».
— Девятое сентября[81] все у нас повернуло, — добавил Атанасов.
— Ну, что ж, это замечательно. Поедем скорее к командиру корпуса, — заторопил Перучица. — У него на этот счет, наверное, есть инструкции. Без него мы этого вопроса не можем решить. Вот, между прочим, — обратился он ко мне и к Янкову, — что надо делать, чтобы избежать катастрофы, — объединиться с болгарским народным войском и действовать сообща, пока не придет Красная Армия.
— Это самое правильное! — радостно воскликнул Кича. — Конечно, так и будет!
Но увы! Наши предположения не сбылись. Когда через несколько дней мы снова увидели болгарского капитана, нас поразил его мрачный вид. Он возвращался из штаба корпуса в самом унылом настроении.
— Что случилось? — спросил его Кича.
— Не знаю. Ничего не понимаю! — развел руками Атанасов. — У вас, оказывается, есть люди, которые относятся к нам, болгарским партизанам, к нашей компартии и к нашему народу свысока. Не доверяют, оскорбляют нас. Это очень обидно… Я старый спартаковец, с двадцать девятого года комсомолец, потом член партии. Я убежал в Югославию из экспедиционного корпуса, который стоял в Прокупле. Был в партизанском отряде Денче Гюрова…
— Да в чем дело? Говори, друже! — выпытывал Янков.
Атанасов не выдержал и дал ему прочесть ответ Поповича:
«Командующему болгарской армией в секторе Крива-Паланка. На основании директив, полученных от верховного командования, предлагаю немедленно отвести назад все болгарские части. Использовать для отвода основные линии коммуникаций, не отходя от них больше чем на два километра. Никакого перехода границы впредь не совершать без нашего ведома. Вы должны иметь предварительное разрешение маршала Тито на ввод вашей армии в Югославию. Всякое ваше продвижение на югославскую территорию без предварительного одобрения маршала Тито будем считать враждебным актом. При отходе не останавливаться на ночь вблизи населенных пунктов, в противном случае югославские пулеметы откроют огонь.
Командующий войсками Сербии генерал-лейтенант Коча Попович».
— Да-а, — протянул Янков, переглянувшись со мной. — Вот тебе и ответ.
Атанасов ушел совсем не с тем ответом, который он рассчитывал получить, но все же обрадованный, что простые югославские бойцы и командиры относятся к болгарскому народу иначе, чем Попович.
В следующий свой приезд к нам Перучица уединился с Янковым в лесу. Я подошел к ним. Майор тепло кивнул:
— Садись, брат.
— Скоро двинемся? — спросил я, заметив, как Кича что-то рисует по карте.
— Не знаю. На всякий случай намечаем маршрут. К границе!
— А почему командование отклонило болгарскую помощь?
На худощавом лице Перучицы мелькнуло выражение глубокого недовольства.
Со вздохом он сказал:
— Когда выскочки и бахвалы, пииты-миллионщики, воображают себя полководцами, — то что же может получиться?
Резкость Перучицы меня уже не удивила.
— Они поссорили бы и два глаза у одного человека, если б могли, — хмуро добавил Янков.
