Петрович напомнил нам, что в 1877 году, немного ниже по течению этой реки, между Алексинацем и Нишем, сражался с турками объединенный русско-сербский Моравский отряд под командованием русского генерала Черняева…
— Наша судьба, — сказал Петрович, — навеки связана с Россией. Я не могу себе даже представить, чтобы когда-нибудь нарушилось великое побратимство наших народов с русским народом. У нас общие интересы, и мы взаимно преданы друг другу. Огорчения советских людей — наши огорчения, их радости — наши радости, их сила — наша сила… Советская Россия — это великий маяк, по которому мы определяем свой правильный путь.
— Золотые слова! — воскликнул Милетич, заметив, как повеселели запыленные лица усталых бойцов после слов Петровича.
Да, Иован не ошибся в учителе. Он хороший агитатор.
Хомольские планины встретили нас рассветным солнцем, разостлавшим, словно золотую пряжу, свои косые лучи по долинам и ущельям Млавы и Пека, и бодрым шумом вековых буковых лесов.
Навсегда сохранившийся в моей памяти городок Бор с его медным рудником и заводом остался в стороне. Алекса Мусич издали погрозил ему кулаком. Скоро, скоро там и следа не останется ни от Шмолки, ни от Кребса, а он, Алекса, вернется в Белареку, где пепелище его дома, могилы жены и сына Сречко, вернется в свое село и начнет строить новую хорошую жизнь. Скоро уже…
Безлюдными местами прошли между Бором и Салашом и, свернув еще круче на юг, с хода концентрированной атакой с трех сторон, совместно со здешними партизанами из 23-й дивизии, взяли укрепленный врагом город Заечар — крупный узел дорог, недалеко от болгарской границы.
Жители радовались. Но на другой же день они с разочарованием и страхом нас проводили. Представитель верховного штаба генерал-майор Джурович, прибывший на юг Сербии после отъезда Поповича, приказал всем частям срочно идти на север к Неготину. Для охраны Заечара был оставлен один взвод 9-й бригады. Да батальон прикрытия занял позиции в ущелье Вратарница.
Но не успел Заечар еще скрыться из наших глаз, как из Ниша прорвалась немецкая моторизованная дивизия и снова заняла город. Защищаясь от нее в арьергардных боях, мы отошли в леса южнее горы Дели-Иован около Салаша и здесь остановились в ожидании прихода Красной Армии. Продвигаться куда бы то ни было дальше стало невозможно. Все дороги, горные проходы и перевалы, идущие от границы к Моравской долине, были заминированы и заняты эсэсовскими горно-стрелковыми частями немцев.
К нам в батальон опять приехал Илья Перучица, на этот раз вместе с Громбацем. Улыбаясь как ни в чем не бывало, начальник бригадного ОЗНА поздоровался со мной и скромно присел рядом, когда Перучица заговорил о делах.
В раздумье водя остро отточенным карандашом по синим линиям рек на карте, комбриг объяснял комбату и мне создавшееся положение.
Немцы продолжали укрепляться в Восточной Сербии. Сюда подтянулась с юга Балкан известная, не раз уже битая, но все еще сильная дивизия «Принц Евгений». Гитлеровцы повсюду рыли траншеи, противотанковые рвы, устанавливали бронеколпаки, вкапывали в землю танки, а в лесах устраивали завалы из деревьев, переплетая их колючей проволокой. Гитлеровское командование стремилось во что бы то ни стало преградить 3-му Украинскому фронту все пути из Болгарии и Румынии к Моравской долине. Ведь эта долина открывает путь к Белграду, а Белград — ворота к Дунайской низменности, которая ведет через Венгрию прямо в Германию с наименее защищенной ее стороны.
— Положение наше почти катастрофическое, — говорил Перучица. — Если Красная Армия хоть на неделю задержится на югославской границе, немцы могут навязать нам новые бои и истребить здесь все партизанские части. Спасти нас от трагической судьбы может только быстрое и решительное наступление 3 -го Украинского фронта. Что-то надо предпринять. Нужно, по-моему, заранее связаться с русскими, чтобы сразу же правильно их ориентировать на местности и объяснить им наше положение. Я думаю, Николай, что ваш командующий маршал Толбухин именно сюда направит часть своих сил. Красная Армия вступила в Софию, а мы находимся как раз на прямой дороге из Софии в Белград. Ваши дивизии, очевидно, идут к нам через Западные Балканы и по Дунаю.
Громбац подсел ближе и, вмешавшись в разговор, сказал:
— Это верно. Хорошо бы, понимаете, связаться с какой-нибудь частью Красной Армии. Вам, Загорянов, мы вполне доверяем. Я проверил вашу стойкость, дисциплинированность и преданность нашей борьбе. У меня нет возражений против того, чтобы вам дали ответственное поручение.
Перучица определил мою задачу: пойти с одним из бойцов по моему выбору под видом пастухов в глубокую разведку, навстречу русским.
— Согласны? — спросил меня Громбац.
Еще бы! Идти навстречу своим! Вот око, наконец, то счастье, о котором я столько мечтал, которого так долго дожидался!
Куштринович охотно разрешил мне взять с собою Васко.
Иован и Кича проводили нас до спуска горной тропы в долину реки Тимок. Я простился с ними у опушки леса, среди мрачного можжевельника.
— До свиданья, побратиме, милый. Скорей возвращайся да со своими, — сказал мне Иован, в его глазах блеснули слезы.
А лицо было серьезно и бледно. Он не стеснялся своих скупых слез, словно расставался со мной надолго или не совсем был уверен в нашей встрече.
— Мы будем ждать тебя с нетерпением, — сказал Кича, крепко сжимая мне руку.
Оба долго размахивали пилотками.
Снизу они нам хорошо были видны в своих выгоревших кителях на фоне темной зелени.
— Мы скоро вернемся! Скоро! Ждите! — кричал им Васко, то и дело оборачиваясь.
Скользя по камням, мы спустились к самой реке и пошли вниз по течению вдоль болгарской границы. На нас были черные бараньи шапки, рваные куртки, а в руках крепкие палки, которые Джуро вырезал из молодой орешины».
18
Загорянов и Васко не успели еще уйти из батальона, как Громбац уединился с капитаном Куштриновичем в лесной колибе.
Тщательно прикрыв дверь, начальник бригадного ОЗНА вплотную подошел к капитану.
— Поговорим-ка по душам, — начал он.
— Салют, начальник, я вас слушаю! Готов выполнить любой ваш приказ.
— Ну-ну, не торопись, друже, — осадил его Громбац. — Я ведь знаю, что ты за птица.
Куштринович потупил глаза.
— Что же вы знаете? — спросил он, не выдержав продолжительной паузы.
— Я знаю, что ты повесил Стефана Цекича, командира роты партизанского отряда в Вальево. Ты вырезал сердце у живого партизана Ратко. Ты расстреливал пленных партизан в Крушеваце.
— Это все делали четники моего батальона, а не я, — ответил Куштринович, не поднимая глаз.
— Ты был их командиром!
— Я раскаялся в этом и перешел к вам. Вы же обещали…
— Сохранить чин и должность? — язвительно перебил Громбац. — Обещание выполнено. Но не думаешь ли ты, что мы забыли все совершенные тобой злодеяния. От них кровь стынет в жилах! Народ тебе не простит. О твоих преступлениях известно, между прочим, не только нам — ОЗНА. О них знает и комиссар твоей роты Корчагин.
Капитан побледнел.
— И суть еще не в самом Корчагине, — продолжал Громбац. — Он будет молчать, если ему прикажут. Дело в том, что он выболтал русскому лейтенанту Загорянову много такого, чего тому не следовало бы знать.
— Это преступно, — процедил Куштринович. — Выдавать иностранцу сведения…
