Акаши (СИ)

  – Ленка, небось, опять у окна торчишь? Отойди, простудишься, сколько раз говорить! И вообще, ты в магазин сегодня собираешься? Хлеба нет! — скрипучий голос из соседней комнаты долбил по ушам хуже соседского перфоратора.

  Лена глубоко вздохнула и оторвала лоб от стекла. На мутном пятне от дыхания пальцем начертила перевёрнутую звезду.

  – Да, тёть Люб, уже одеваюсь!

  За тонкой стенкой под одобрительные комментарии тётки разгоралась очередная тв-перебранка. Надо улизнуть до того, как Любовь Андревна снова вспомнит про племянницу.

  Над мокрым асфальтом пронизывающий ветер крутил мини-торнадо из бычков и почерневших листьев. Девушка надела наушники. Музыки не хотелось, но так было теплее.

  В супермаркете на углу оказалось людно. К хлебным лоткам было не протолкнуться. Похоже, всем в этом городе срочно потребовался “Бородинский”. И получить его надо было обязательно раньше всех.

  – Смотри, куда прёшь! — пожилая женщина с жирно накрашенными губами отпихнула Лену в сторону.

  – Извините, я ненарочно, — промямлила Лена.

  Очередь на кассу волновалась. Сначала кончилась бобина, потом что-то не так пробилось, и пришлось ждать старшего для отмены операции. Наконец лента двинулась, радостно запикал сканер, отпуская счастливцев с покупками. Лена полезла в карман за кошельком, и тут аппарат издал протяжный механический скрип и завис. Снова появился раздражённый старший, но на этот раз не помогло и его присутствие. Лена робко улыбнулась, потом покашляла. Кассирам было не до неё. Они крутили ключ в замке, жали кнопки на клавиатуре, куда-то звонили и ругались.

  Повезло как утопленнице. Скоро будет большой рекламный блок, и Любовь Андревна захочет чаю с молоком, а молока-то нет…

  – Дочка, – прошамкали сзади – пропушти меня, у меня только батон без сдачи.

  – Конечно. Пожалуйста, проходите, – Лена пропустила сгорбленного старичка в замызганной кожанке.

  Тот прошаркал вперёд, больно отдавив девушке ногу тростью с замысловатым набалдашником. Он выпрямился, стряхнул невидимую пылинку с лацкана дорогого пальто и принялся выкладывать на ленту содержимое тележки. Красная икра, балык, итальянское шардоне. Касса тут же заработала, а дед повернулся к Лене и подмигнул. Глазом цвета тёмного янтаря, без радужки и зрачка.

  Плохо вымытый пол под ногами поплыл, Лена покачнулась, ладони провалились сквозь ленту. Звуки вокруг резко поменяли тональность. Пикающий сканер звучал как колокольный набат, а вопросы продавца про пакет и товар по акции — как писк комара. Стены супермаркета развалились в стороны, а за ними оказались звёзды. Яркие, разноцветные, тихо напевающие на разные голоса.

  Каждая из них была живая. Они дружили и враждовали, любили и беседовали, плетя свой сложный узор вечного танца по небосводу.

  «Где я?» – захотелось подумать одной из звёзд.

  Вокруг закружилась искристая метель веселья.

  «Ты – Акаши, мы – Акаши» – пришёл ответ. «Спрашивай».

  Лена часто-часто заморгала. Из прохудившегося промозглого серого мешка вечернего неба сыпались колючие капли. Дождь? Снег? В тусклом свете фонарей не понять. Скользкий пакет в правой руке. Она открыла и посмотрела. Молоко и шоколадка.

  Ноги несли вперёд, она не понимала, куда и зачем, каждое загорающееся в сумерках окно сияло сверхновой, девушку тянуло вверх. Сердце щемило от тоски, словно архангел походя коснулся крылом и не заметил, полетел дальше по своим делам. В наушниках стояла невыносимая тишина, она достала телефон и начала перебирать треки, не в состоянии остановиться на чём-то одном.

  Лена вздрогнула и остановилась. На расстоянии вытянутой руки перед ней оказалась коричневая дверь. Над домофоном нацарапано “Цой жив”, в левом нижнем углу краска оббита, петли немного ржавые. Здравствуй, родной подъезд.

  Лена ткнулась горячим лбом в мокрое железо. Полегчало. Перед глазами прояснилось, тягучая боль в груди стихла. Отрывистые мысли постепенно устаканивались.

  Холод. Любовь Андревна. Молоко. Хлеб.

  Блин! Хлеб забыла! Твою ж!..

  Придётся возвращаться, иначе можно попасть на домашнее шоу «Пусть кричат».

  Лена понуро опустила плечи и развернулась. Взгляд упал на раскисшую обувную коробку, небрежно брошенную в кустах у подъезда.

  – Мяу!

  Котёнок был совсем маленький. Он лежал там, свернувшись калачиком, мокрый и почти уже не дрожал. Колючий снег (или всё-таки дождь?) промочил белую шерсть. Он попытался мяукнуть ещё раз, но получилось только еле слышно пошипеть.

  – Ты что в дом притащила?! Что это за тварь блохастая?! Хуже домового! И где хлеб?! – изо рта мачехи летела слюна. – На кой чёрт мне молоко?! Я тебя не за ним посылала!

  – Простите, Любовь Андреевна, сейчас сбегаю! Только пусть он останется! Пожалуйста? Я буду о нём заботиться, честно слово!

  – Никаких животных! Мне одной тебя – во! За глаза и за гланды! – тётя ударила себя по шее ребром ладони и заперхала. – Со свету меня сживёшь, дрянь!

  – Пожалуйста, Любовь Андреевна! Папа и мама разрешили бы!

  – Их год уже как нет! Забыла? Я – твои родители! А ну оделась, и марш за хлебом. И эту дрянь по дороге выкинь! – женщина пнула котёнка.

  Лена подняла на мачеху вдруг высохшие глаза.

  – Нет.

  – Что значит «нет»?! — взвыла тётя.

  – То и значит! – Лена упёрла глаза в тётку.

  Лампочка в люстре лопнула с громким хлопком, окатив Любовь Андревну мелким стеклом. В тесной кухне запахло озоном.

  – Квартира на меня записана. Кот останется, - отчеканила девушка.

  – А за хлебом я завтра схожу, – закончила она уже не так уверенно.

  Любовь Андревна побагровела. Несколько раз она набирала в грудь воздух, словно собираясь что-то сказать, но каждый раз останавливалась. В конце концов она развернулась и вышла, громко хлопнув дверью.

  Лена вернула блюдце на место, налила ещё молока.

  – Буду звать тебя Кузя, домовёнок – улыбнулась и почесала кота за ухом.

  Уже год Лена не видела снов. Проваливалась в чёрное забытьё, чтобы наутро проснуться усталой и разбитой, а то и заплаканной. Сегодня под мирное мурчание Кузи она уплывала на мерно качающейся лодке по тихой реке под высоким звёздным небом. В непроглядном мраке было видно каждую звёздочку, каждую туманность.

  Лодка мягко ткнулась носом в песок. Лена поднялась и огляделась. Огромная жёлтая, как сливочное масло в телерекламе, Луна плыла по Млечному пути. Высокая трава неслышно качалась под мягким ветром.

  На дальнем холме горел костёр.

  Пульсирующий гулкий ритм барабанов наполнял степь. Свирель завывала в бешеном ритме. Пламя взлетало и опадало, топтало трескучие поленья, звало плясать. Никто не мог ему противится, вокруг костра всё быстрее и быстрее крутился хоровод. Как Лена оказалась среди танцующих, она и сама не поняла. Её тело само знало все движения, а сердце давно уже подхватило бешеный барабанный ритм. Справа танцевал сатир, а слева кружился юлой в распахнутой рубахе лепрекон.

  – Стойте!

  Темнота сгустилась, из неё выступил высокий силуэт.

  – Кто эта новенькая? — сверкнули жёлтые глаза. – По какому праву она танцует с ковеном?

  – Мы не знаем, владыка, – дружно выдохнули танцоры и