– Для чего ты искала Эйнара? – спрашивает пастор. – Пожалуй, я смогу помочь тебе вместо него.
«Да, пожалуй, он сможет», – думает Эльза.
Прежде Эйнар помогал ей с некоторыми городскими делами. Призывать к порядку мужчин, обращающихся со своими женами неподобающим образом, оказывать поддержку тем, кто терял близких, и тем, кто нуждался в беседе. Он никогда не был особенно резок, имел доброе сердце и искренне верил в Бога. В последние годы, однако, пьянка стала забирать у него слишком много времени и сил, и ей пришлось взвалить на свои плечи большую часть их некогда общей ноши.
– Одна из самых старых женщин городка, Агнета Линдберг, тяжело больна, – начинает Эльза. – Ее конец близок.
Пастор смотрит внимательно на нее.
– Сколько ей лет?
– Шестьдесят семь, – отвечает она. – У нее рак. В животе. На нее сейчас очень тяжело смотреть. Она всегда была крупной, сильной женщиной с широкими плечами и громовым голосом, но теперь напоминает скелет и не встает с кровати. И она боится, – продолжает Эльза. – Думаю, ей необходимо поговорить с кем-то, кто смог бы прогнать ее страх. Дело не в самой смерти, она боится за… да.
Матиас молча кивает. Его большие светло-серые глаза не отрываясь смотрят на нее, и она чувствует, как ей становится легче на душе.
Она может положиться на него. Он в состоянии помочь ей.
– Она боится грядущего, – заканчивает пастор фразу Эльзы. – И ты хочешь, чтобы кто-то взял бедную женщину за руку и развеял ее опасения. Побеседовал с ней о мире, где она окажется после смерти, о нашем Отце Небесном, который сам встретит ее.
– Именно, – подтверждает Эльза. – Просто чтобы успокоить ее. Погасить волнение.
Матиас еле заметно улыбается.
– Если, по-твоему, такой разговор поможет, – говорит он, – я охотно проведу его вместо Эйнара.
Эльза улыбается ему в ответ.
– Думаю, это поможет, – говорит она.
Сейчас
– Ты можешь держаться за меня, – говорю я Туне. – Не надо наступать на больную ногу, я помогу тебе.
Туне кивает, крепко сжимая зубы. Она больше не в состоянии сохранять непроницаемую мину на лице. Обнимает меня за шею – и я вижу, как напрягаются мышцы у нее на скулах, когда она ставит на землю поврежденную стопу, в то время как мы медленно плетемся по булыжному покрытию площади.
Макс явно заметил нас издалека. Мне становится интересно, как долго он сидел и наблюдал за нами, прежде чем за несколько коротких шагов оказался рядом.
– Что случилось? – спрашивает он меня, но отвечает Туне.
– Я провалилась сквозь лестницу, – говорит она коротко. – В здании школы. Доска оказалась гнилой.
– Нога? – спрашивает Макс.
Я киваю.
– Ты не мог бы найти, на что посадить ее?
Макс бегом устремляется к машинам, прежде чем я успеваю закончить фразу. Он роется в грузовом отсеке нашего автофургона и, достав оттуда сумку-холодильник, приносит ее, а я помогаю Туне расположиться на ней. Ее лоб блестит от пота, несмотря на холодный воздух; на виске синей полоской выделяется артерия.
Я сажусь перед Туне на холодные булыжники.
– Нам надо снять обувь, – говорю ей, а она закрывает глаза и кивает.
– Подожди, – слышу я голос Макса у себя за спиной. Оборачиваюсь. Он достает из кармана серебристый блистер с таблетками, выдавливает две на ладонь и протягивает Туне.
– Что это? – спрашиваю я его.
– Алведон[2], – говорит Макс.
Туне отрицательно качает головой и возвращает ему лекарство. На ее лице появляется гримаса боли, когда при этом движении ей приходится менять положение ноги.
– Сейчас нам надо снять обувь, – говорит она ему сквозь сжатые зубы. – Таблетки все равно не успеют подействовать.
– Но… – начинает Макс, однако я перебиваю его.
– Ты не мог бы принести аптечку? Она в машине Эмми и Роберта. Посмотри на переднем сиденье.
Макс задумывается на мгновение, но потом кивает.
– Конечно. Сейчас.
Сквозь ткань джинсов на моих коленях начинает проникать влага из мха, захватившего промежутки между булыжниками. Я смотрю на грубый ботинок Туне и поднимаю взгляд на ее лицо. Губы у нее побледнели.
– Надо посмотреть, нет ли у нас чего другого, что ты могла бы принять, – говорю я.
Туне качает головой.
– Я не знаю, какие болеутоляющие помогут, – отвечает она. – Просто сними его.
Начинаю развязывать сильно затянутый узел на ботинке, стараясь не думать о тихих сдавленных звуках, издаваемых ею, когда мои движения причиняют ей боль, как бы осторожно я ни пыталась действовать. Полностью вытащив шнурок, делаю паузу, а потом берусь за обувку двумя руками и смотрю на Туне.
– Готова?
Та кивает. Короткие волоски, выбившиеся из ее «конского хвоста», прилипли ко лбу. Я медленно тяну ботинок, а она молча терпит, так сильно сжимая зубы, что у нее белеют скулы. Только на самом последнем этапе, когда надо вытаскивать носок, не выдерживает и издает долгий протяжный стон, режущий мне слух чуть ли не сильнее, чем крик, услышанный мною, когда Туне провалилась сквозь лестницу.
С того мгновения у меня во рту так и остался привкус адреналина. И страх, охвативший меня тогда, пока полностью не покинул мое тело – он по-прежнему ощущается в суставах в виде боли. Я ставлю ботинок рядом с нами и смотрю на Туне. Глаза у нее прямо-таки блестят. Проводя рукой по своему лицу, понимаю, что щеки у меня влажные.
– Худшее позади, – лгу я, а она в ответ пытается улыбнуться, и каким-то образом это даже хуже, чем если б из глаз у нее полились слезы.
Снимаю чулок с ее ноги; на нем нет крови, и это в любом случае приносит облегчение. Но нога уже начала опухать, и кожа на ней покраснела.
– Я кого-то видела, – говорит Туне.
– Хорошо. Это, конечно, Макс с аптечкой.
– Нет, – произносит она тихо. – В здании школы. Я кого-то видела на первом этаже. Именно поэтому и пошла вниз.
Я поднимаю на нее глаза.
– Что именно?
Взгляд Туне спокойный, но губы по-прежнему бледные.
– Шаги, – отвечает она. – Я слышала, как внизу кто-то ходил.
– Но там никого не было, – говорю я, и Туне поджимает губы.
– Во всяком случае, не могло быть, конечно, – соглашается она.
Вздрагиваю. Вспоминается бледное лицо Эмми ночью. Я не могу удержаться от вопроса:
– Ты уверена… я имею в виду, ты уверена, что видела… на самом деле?
Никто из нас не успевает сказать больше ни слова, поскольку я слышу Макса, бегом приближающегося со стороны второго
