— Не будь на мне нейроинтерфейса, я бы к твоим словам сейчас отнёсся в рядовом порядке. Однако всё крепче идея, что ты мои мысли тоже немного почитываешь, Юнона.
— Что ты, — девушка рассмеялась, — я всего лишь увидела твою реакцию на выстрел и на результат выстрела. По твоему лицу было понятно, что тебе что-то не понятно, — снисходительный тон Юноны приводил Давида в состояние лёгкой злобы.
— Хорошо, давай опробуем его в различных условиях.
Давид навёл взгляд на следующий камень. Огненный дождь превратил в оплавившиеся осколки астероид, так и не ставший чем-то большим…
***
Когда Давид был ещё совсем юн, его первый раз взяли на охоту. Это была не то весенняя, не то летняя яркая ночь. Просто времён года на этой планете не наблюдалось, так как ось вращения была почти вертикальной и удаление от звезды было гораздо больше, чем у Земли от Солнца. Потому и времена года были весьма условными.
Звезда же, вокруг которой вращалась планета, являла собой зрелище весьма прекрасное. Жёлтый карлик на закате своей жизни, который регулярно согревал своими лучами жителей колонии, появляясь на одном краю горизонта утром, и исчезая за противоположным краем, вечером, спустя 21 час. Сутки на Одемарке длились 42 часа. Этот факт наложил свой отпечаток на жителей колонии, которые могли долгое время бодрствовать, чтобы затем не менее долго предаваться сладкому забытью, любезно предоставленному Морфеем.
В свою первую охотничью ночь Давид ни разу не сомкнул глаз. Он всё время провёл вне снегохода, наблюдая за миром, который был ему родным. Это была его первая ночь вне защитных куполов колонии. Многослойные полимерные купола россыпью мыльных пузырей накрывали множество районов, дублируя друг друга и пересекаясь между собой, одни купола побольше накрывали собой несколько куполов поменьше. Всё для того, чтобы в случае беды дать людям больше шансов на спасение. Всё было продумано. Тогда, в ту ночь, Давид всё для себя решил. Решил во что бы то ни стало добыть заветную тушу цервуса. Пусть и не такого, как на Земле — восьминогого, безрогого, почти в четыре раза больше своего земного “собрата”, но для Давида — вполне обычного, можно даже сказать, родного. Потому что земных оленей он видел только на экране. А Цервус Одемарка — тут, реален, съедобен, его мех мягок, его шкура греет в такую суровую стужу, а на его голове вместо рогов — причудливый парус, который он раскрывает на свету, чтобы немного перекусить на манер земных растений. Причудливый мир. Причудливый, но такой родной. Потому что другого у Давида не было, зато был этот, ледяной мир, и был так сильно любим этим юнцом.
Помимо всего прочего, Давид ждал рассвета. Из-под купола не сильно-то насладишься видами местного солнца, ведь там имеется система зеркал и линз, равномерно распределяющих свет по всей колонии и обеспечивающих растения в теплицах заветной пищей. Здесь же, снаружи, нет призмы купола, только очки с затемненным стеклом, чтобы слепящий душу снег не ослепил ещё и глаза охотника. И то, тёмный фильтр всегда можно снять, оставив только полностью прозрачное стекло. Полускафандр, сочетающий в себе технологии и достижения местной эволюции, в частности мех цервуса, позволял находиться на морозе продолжительное время.
Настал рассветный час. Лучи света робко карабкались по небесному своду, постепенно озаряя ледяные просторы всё более ярким, поначалу красным, светом. Потому в раннее время снег и лёд приобретали красноватую окраску, словно кровавые бескрайние равнины. Постепенно свет сменялся жёлтым, более привычным, однако те впечатления надолго оставались в сердцах людей, впервые наблюдавших местный рассвет.
В момент, когда первые лучи коснулись, примерно в трёхстах метрах по направлению на восток от места, где находился Давид, снег зашевелился. Это было сложно не заметить, всё внимание юнца было обращено тогда в ту сторону. Под снегом, укрывшись ним с головой, словно одеялом, ночевало стадо цервусов. Почуяв первые лучи солнца, они пробудились, чтобы как можно скорее начать свой завтрак лучами света, а после, подкрепившись, отправиться за местными растениями, не брезгуя и более мелкой живностью. Ешь, или тебя съедят. Тут все ели всех и всё.
Давид вскинул винтовку и посмотрел в прицел. Лазерный дальнометр показывал внушительные три сотни метров. С учётом поправок на утренний ветер, пусть и не очень сильный, шансы Давида были невелики. Будить взрослых, открывая дверь снегохода, означало спугнуть стадо, которое нежилось на утреннем солнце, но было всегда начеку. Давид принял решение быстро. Если он подойдёт один хотя бы на 150 метров, он сможет почти наверняка попасть. Медлить было нельзя, так как стоять неподвижно цервусы будут недолго. Закинув винтовку за спину, он отправился в путь, пригнувшись насколько это возможно, переключив снегоступы в режим лыж. Те 10 минут, пока Давид крался эти 150 метров, показались ему вечностью. Он не спускал глаз со своей добычи, приметив самого близкого к себе, пусть и не самого крупного, каждые 10 метров прикладывая дальнометр и прикидывая расстояние. 270 метров, 240, 200, 170. Вот и заветные 150. Давид привстал, оперевшись на колено, и аккуратно снял со спины винтовку. Вскинул, прильнул к оку прицела. Вот она, заветная добыча. Этот цервус даст Давиду путёвку во взрослую жизнь, открыв возможности для выбора профессии, женщины, места жительства в колонии, даст ему право бороться за своё мнение. Да вообще даст право иметь своё мнение.
И вот, когда Давид уже был готов нажать на курок, под целью что-то зашевелилось. Снег, рыхлый от мороза, поднялся холмом и осыпался вниз, оголив скрытый под собой мех. Это была мать. Мать с детёнышом. Давид сглотнул. Нелёгкий выбор настиг его в этой ледяной пустоши. Либо оставить малыша сиротой, подписав ему приговор, либо выбрать другую цель. Ещё было время. Давид окинул взглядом стадо. В радиусе прицела были ещё пара особей Один старый, с уже потрепанным парусом, второй помоложе, но без одной ноги. Результат схватки с другими обитателями этого мира. Так себе трофеи. Давид выбрал старого. Его век уже точно был на исходе, так пусть его мех послужит кому-нибудь ещё, а его энергия насытит других, желающих насытиться. Несколько секунд на прицеливание, вдох выдох, вдох выдох. Дыхание успокоилось. Давид сделал ещё один вдох, и на выдохе,
