– Теперь и я думаю про Нортуэстерн.
– Звучит так, будто ты не просто думаешь, – мама отвела нас в сторону от туристов. Ей не нравилось вести семейные разговоры при других людях. Это мешало потом играть хороших.
– Это на вершине моего списка.
Это удивило ее так, что она молчала две секунды.
– И ты рассказала Гаррисону об изменившихся планах насчет колледжа раньше, чем мне с отцом?
Первый турист прошел по Балке, и Кэллам отцеплял от него веревки. Кэллам явно следил за нами, но не открыто. Просто он расстегнул карабин с пятой попытки из–за этого.
– Гарри нашел заявление у меня на столе. Что мне было делать? Я не хотела врать ему, – я не знала, говорила ли все еще о заявлении или о документе, что я нашла на столе папы. Я злилась, потому что она возмущалась из–за того, что я скрыла изменившиеся планы на колледж? Или злилась из–за того, что они врали о доме, браке, папиной работе и кто знает, о чем еще? – И меня вряд ли туда возьмут. Потому я и не сказала вам. Не хотела шума из ничего.
– Ты врала.
– Избегала правды, – парировала я.
– Врала, – сказала мама уже тише, но не важно. Она обвиняла меня во лжи? Не на ту напала.
– Ты же эксперт в этом, – сказала я и пошла прочь.
Жаль, нельзя было так дойти до дома в Калифорнии.
ПЯТНАДЦАТЬ
Я сама себя наказывала. Официально. Потому и позволила Гарри затащить меня на последнюю часть дня сближения (пыток) семьи.
Когда я увидела папу своими глазами на скамейке в нескольких футах от мамы, я задумалась, не попала ли в другую реальность. Или я сошла с ума?
– Это он? Или брат–близнец, о котором мы не знали? – шепнула я Гарри.
– Думаю, это он, – ответил Гарри, помахав паре друзей, которых мы прошли. – Но он неряшливее, чем я его помню.
Я чуть не улыбнулась. Судя по его виду, он не брился днями, и его волосы столько же не встречались с расческой. Даже его одежда была помятой. Я не понимала, выглядел он как жертва оборотня или обращенный в оборотня. Я так отвлеклась на Кэллама и хорошее время для Гарри, что упустила влияние лагеря на папу.
– Слушай, Гарри, – начала я, замедлив темп, чтобы мы еще не дошли до них. – Прости за то, что было до этого. Я не хотела свалить все на тебя, но и не могла слушать, как мама обвиняет меня во лжи...
– Но ты соврала про колледж.
– Я не врала. Просто не сказала им, что передумала, – мы шли по комнате, и я поймала себя на том, что выглядывала кое–кого. Когда я поняла, кого выглядываю, то прекратила смотреть. Но успела уже увидеть его в начале зала, он говорил с несколькими туристами. – Я не врала ей, а если бы сделала это, то призналась бы, потому что ложь убивает доверие. Я воспринимаю это серьезно.
Гарри смотрел на меня с видом, будто он был умнее, хоть я была старше.
– Серьезно? Одна ложь – и прощай доверие?
Я посмотрела на него, напоминая взглядом, что я была старше и умнее.
– Да.
– То есть мама с папой не должны теперь тебе доверять, раз ты соврала о колледже?
– Я не врала о колледже.
Гарри закатил глаза.
– Допустим, они соврали о чем–то. Ты больше не будешь им доверять?
Я пожала плечами.
– Если ложь была большой, то скорее всего.
– Все так запутано.
– Для десятилетнего, – парировала я.
– А если бы я тебе соврал? Ты бы мне больше не доверяла? Никогда? – он ткнул меня, будто знал лучше.
– Разговор официально закончен, – пробормотала я. Мы подошли к родителям. Мама улыбнулась нам, папа, похоже, и не заметил нас.
– Вот вы где. Вовремя. Они как раз начинают, – мама отодвинулась подальше от папы, похлопала место между ними. Гарри сел рядом с мамой, и мне пришлось сесть рядом с зомби, что когда–то звался папой.
– Они сказали, что мы сегодня делаем? – Гарри поправил очки на носу.
– Мы можем лишь догадываться, – ответила мама, склоняясь, чтобы увидеть меня. – И, Финикс... – она заерзала. – Прости за наш прошлый разговор.
Еще раз? Мама, всегда властная, извинилась? Передо мной?
А потом я заметила потрясение и восторг на лице Гарри и поняла, что не ослышалась.
– Ничего страшного, – начала я, звуча как робот. – И ты меня прости.
Мир остановился во второй раз. Я извинилась перед мамой?
Жизнь, хватит издеваться, стань снова понятной.
– Как жизнь вожатой, Финикс? – я несколько дней не слышала, чтобы папа обращался ко мне не шипением или стоном, чтобы стало тише.
– Все хорошо, – сказала я так же, как ответила маме. С ними лучше останавливаться на простых ответах.
– Так тебе не нравится? – папа безумно стучал ногой, но остальное тело будто было статуей. Он смотрел вперед, пока говорил со мной.
– Это не так... – я разглядывала комнату, желая, чтобы они уже начинали. – Все хорошо.
– Значит, нравится?
Я вздохнула. Почему из всех возможных вопросов он зациклился на теме вожатой?
– Д–да, – медленно сказала я, надеясь, что он поймет и перестанет спрашивать.
Папа молчал мгновение, лишь топал ногой. А потом спросил:
– Ты уже завела друзей? Гарри, похоже, нашел целую кучу.
Я взглянула на Гарри. Тот смотрел на папу с чем–то, похожим на любопытство, потому что мы совсем не привыкли к таким разговорам с папой.
– Нет, – сказала я. – Я была занята работой, учебой и тренировками, так что времени на общение не было.
– Кэллам – твой друг, – отметил Гарри.
Я скрипнула зубами. Из–за Кэллама я и не хотела развивать тему вожатой с папой. Братишка вдруг решил вмешаться.
– Кто такой Кэллам? – спросил папа.
Я заерзала, этот разговор напоминал беседу с мамой во вторую ночь в лагере.
И тут заскрипел микрофон. Спас от разошедшейся активности семьи.
– Это Кэллам, – шепнул Гарри моему папе, Кэллам прошел в переднюю часть комнаты с Беном и фонящим микрофоном.
– Это Кэллам, – папа сдвинул брови. – Он не слишком взрослый, чтобы быть твоим другом, Финикс?
Я хотела умереть. Хотела провалиться сквозь землю.
– Мы оба пойдем в последний класс осенью, пап. Остынь.
Кэллам взял микрофон у Бена, настроил и вернул его. Противный звук прекратился.
– Он все равно взрослый для тебя.
Мое лицо пылало. Папа не встречал Кэллама. Он знал лишь, как тот выглядит, и что Гарри сказал ему,
